1. Как я веду себя на хэллоуинской вечеринке:
2. Какой парный хэллоуинский костюм я бы надел:
3. Какие сладости я люблю:
4. Что меня действительно может напугать:
5. Каким я пытаюсь показаться перед незнакомцами:
6. Какой мой любимый фильм ужасов/триллер/детектив(на выбор):
7. Атмосферная черно-белая фотография:

[indent]Освальд из тех особей, которые прожигают свою жизнь, не обращая внимания на последствия.

[indent]Этим вечером, вместо того, чтобы пойти на собрание своего лисьего мафиозного клана, он сидит в баре с застывшей широкой улыбкой на лице, которая расползается ещё шире с каждой опрокинутой стопкой, рюмкой, бокалом, горлышком бутылки. Он пьёт слишком много, накачивает себя горючим бензином. Кто-то даже угостил мужчину, а Кинк наигранно поблагодарил, закрывая льстиво глаза, плавясь от желания придушить. За этот вечер Оззи удалось уже успеть взять в рот столько всего разного, что он даже не придавал значения, из какой утвари выпивает. Сегодня, вышел в свет, чтобы выгулять свою лебезящую перед всеми восторженную физиономию. Причём спонтанно, даже не готовился, так случайно вышло. Стечение обстоятельств. Дикий лис, который дорвался, в прямом смысле этого слова. Чёртов лис, которого довели до нужной кондиции его окружение и кое-какие мелкие факты, вьющиеся липкой навязчивой лозой вокруг глотки. У всех когда-либо заканчивается терпение. Видимо, настала и его очередь.

[indent]Освальд восседает на барном стуле, растёкшись большей половиной собственного тела прямо на столе и откровенно пялясь на пятую точку бармена, который снует туда-сюда, обслуживая клиентов. Мужчина подавляет желание перегнуться, чтобы схватить его за неё, чуть было не делает это, расталкивая на своём пути многочисленные соломинки с зонтиками, перелезая через барную стойку навстречу цели, как изголодавшееся животное, но Оззи окликают по имени {здесь частый гость}. Сначала один, затем другой, и так каждый проходящий мимо знакомый хлопает Кинка по плечу, а Освальд удостаивает его счастливым взглядом, отрываясь от картинки, что исчезает с поля зрения, вот только в его глазах вместо здравого рассудка наполненные до краёв бездонные стаканы со спиртовым раствором. Кинк тут же забывает, как хотел зажать бармена в каком-нибудь тёмном углу, отвлекаясь. Похоть и веселье – когда Оззи пьян [это происходит так быстро], то хочет этого в больших, ненасытных количествах. Кинк глупо хихикает и приветливо заваливает вопросами в духе «как поживаете, бандиты?» любого, кто останавливается рядом, чтобы поздороваться. Освальду абсолютно начхать на их лица, которые превратились в размазанное пятно, оставив вместо себя несколько отверстий, что заставляют ещё больше поднимать настроение мужчины. Он показывает пальцем на них, в пустоту и Кинка уже начинает смешить простое еле заметное движение от одного сгиба. В одно из таких очередных скольжений Кинк слышит женский голос. Сначала в своей голове, в мыслях, подсознании. Оззи пытается проморгаться и даже видит перед собой очертание женственных изгибов с огромной копной белокурых волос. Девушка явно флиртует, судя по тому, как пытается вертеться вокруг Кинка. Освальд её не знает и терпит из последних сил. Дамочки в городе в последнее время пошли слишком хамоватые, видимо, используя знатно накачавшихся мужчин в своих корыстных целях. Оззи не просто накачался, а хорошенько нажрался, что называется, бери и властвуй. Да только явно не с этой нагловатой особой, для Освальда это станет очередной неприятной пыткой, как в школьные годы. В том случае он один единственный раз выручал подругу – не более. Её мысли в голове Оззи выдают неприличные картинки, от которых Кинк начинает не очень элегантно сопровождать их громогласным ржанием. Но даже в таком состоянии Освальд излучает позитивное настроение, которое не померкнет из-за какой-то надоедливой мадам. Оззи сохраняет самообладание, когда златовласка откровенным образом касается его, забирая руки Кинка в свои. Конечной точкой оказывается то, что она начинает куда-то вытягивать Освальда с места, предлагая пойти вместе с ней, то ли подымить, то ли ещё чем-то позаниматься. Не разбирает её речь, но зато читает голос. Секс и похоть. Ему почему-то даже начинает казаться, что она проглатывает слова. Оззи, конечно, хочет сделать затяжку и прижаться спиной к прохладной стене, как и подышать свежим осенним воздухом. Но с этой мадам, как и с ею подобными идти никуда не стремится.

[indent]— Дамочка, я не жигаю. Без обид, — хотя Кинк любит танцевать, морщится, мямлит, но не в состоянии противиться, тем более это девушка, а с девушками он привык обращаться учтиво и обходительно [вырывая сердца], хотя Оззи всё ещё упорно пытается тормозить процесс, не заметив, как вообще поднялся на ноги и потянулся за ней следом. Она уж очень, видать, оказалась твердолобой и неумолимой. А может из богоподобных созданий? Защита Оззи в виде кольца-амулета на пальце ограждает его лишь от магов. Он бросает по кругу спасительные взгляды, в поисках своего рыцаря в доспехах, который сможет помочь ему выбраться из плена. Но все те мудаки, что обменивались с Кинком приветствием, как по щелчку пальцев, испарились, оставив воевать в одиночку, очистив поле боя, словно специально для него одного. Ни одной родной рожи, что весьма не просто печалит, а усугубляет положение. Освальд не привык грубить прекрасному полу, так что всё ещё намеревается всё решить чинно и мирно, без выяснения отношения. Пока они не ушли слишком далеко, а самое главное наружу, взгляд Оззи успевает наткнуться на молодого человека у барной стойки, которого Кинк явно не знает. Оззи с девушкой останавливается как раз, поравнявшись рядом с ним. Освальд отмечает, лишь, что его внешний вид смотрится весьма молодо, даже шибко юно и рискует. У него нет другого выбора, впрочем, как и не вовремя отключилась фантазия.

[indent]— К тому же, если ты будешь распускать руки, то моему парню это явно не понравится, правда, котик?, — Оззи восклицает нарочито громко, привлекая внимание весьма харизматичного паренька с надменными устами. У него располагающая приятной наружности внешность, и Кинк чуть было не теряется, когда встречается с ним взглядом. Воспользовавшись ситуацией и тем, как девушка задумалась, Освальд успевает отпрянуть от блондинки, плюхаясь рядом с незнакомцем на стул, тут же накрывая своей ладонью его руку и кидая на него умоляющий взор. Он смотрит в его черные ямы зрачков, что затопили радужку жаждой [видимо его], как обычно летний ливень смывает и топит тропы с дорогами. Не пройти, не скрыться, не выплыть. Кинк не чувствует вину за то, что так откровенно вглядывается в него. — Слышьты, подыграй, а, я сделаю, что захочешь. Всё пучком, пацанчик, потом, договоримся, — Освальд успевает приблизиться к нему, чтобы шепнуть и тут же укладывает голову на его плечо. Похоже светловолосая девушка купилась на эту сладкую ложь. Она поднимает руки вверх, будто сдаётся на пораженье и отходит в сторону, чувствуя себя третьей лишней. Чао, персик — дозревай! Оззи нужно время, чтобы прийти в себя, к тому же от этого молодого человека так приятно пахнет лоском, шиком, алкоголем и о господи, травкой (?!). Или нет, или да, или обоняние настолько притупилось, что это запах Кинка?! Но всё равно, сей паренёк как маньяк, занёс нож за спиной, вонзая без предупреждения. Освальду хочется взять его и раскурить, как трубку мира. Он ругает себя бессовестно за такие мысли, но давайте сделаем скидку, на то, что Кинк смертельно пьян и пользуется случаем, чтобы повиснуть на плече чужого мужчины. Его аромат дурманит, и Оззи ловит себя на мысли, что ему это даже нравится. Не просто нравится, это сводит с ума. Не хочется возвращаться в прежнее положение, поэтому Освальд задерживается ещё на пару минут, понимая, что после придётся объясняться.

[indent]— Ле пардон муа, — Кинк пытается вернуться в исходное положение, опаляя его оголённый участок кожи на шее. Вот только в голосе ни грамма сожаления. Даже руку убирает лишь по причине того, что Оззи становится жарко. Освальд расстёгивает свою куртку, тут же стаскивая её с себя и отшвыривая в сторону [кое-как комкая и устраивая рядом], оставаясь в тёмной футболке. Избавляя себя от своих тисков, пут, недостатков _одежды, не разрывая зрительного контакта с этим дьявольски бесподобным молодым человеком. А, кстати не хочется, абсолютно. — Опа, что б я сдох вааще, у тебя глаза до умопомрачения красивые и выразительные, — сразу на «ты». Кинк без стеснения озвучивает правду, в нём начинает проявляться тот прежний огонёк — азарт, всё, что двигало его по жизни и Освальд цепляется за него как за спасательный круг, мечтая выбраться из этого жуткого болота серого безрадостного быта. Оззи расслаблен, развязан и хочется делать комплименты всем вокруг просто так, особенно своему спасителю, от той противной девчонки. К тому же тут все местные жители отличаются жилкой ходки напролом. — Эй, Ма-а-а-а-арк, обнови за благодарочку, — Освальд не может удержаться от свиста, проделав трюк с двумя пальцами, оглушив им всех в этом баре и привлекая в их сторону излишнее внимание. Ему хочется вести себя шумно, громко, как бесстыжий подросток. Кинк зазывает бармена, тряся пустым бокалом в воздухе, поигрывая с ним бровями, всё ещё припоминая его блядские бёдра. Джин! Хочу, джин! Быстрее тряси булками, эйтыбля Мысли оглушают не только его. Он не контролирует себя и слишком увлекается, махнув ладонью вверх — одна из бутылок с требуемым пойлом, бифитер, падает и разбивается. Оззи отворачивается, сжимая руку в кулак, успокаиваясь, пока Марк собирает разлетевшиеся осколки. Кинк переборщил. Кинк делает вид, что неповинен.

[indent]—  Угостить тебя выпивкой? Предлагаю выгодно меня раздеть. Ну, оставить без штанов, ну, ты понял, — приводит мозг в порядок, подключая к потоку сознания язык, который у Освальда подвешен как надо, в отличие от сдержанности. Он скалится, меняя дислокацию, снова обращаясь к незнакомцу, выстукивая донышком стакана по поверхности мотивчик. Так интересно наблюдать за тем, как незнакомец поведёт себя. Даже будучи в дерьмо бухим, Кинку удастся распознать ложь. Он научился никому не верить, особенно себе. Освальд окидывает сверху вниз, снизу вверх этого парня, беспощадно и дерзко. Ведёт себя похабно, вульгарно и неприлично. Сейчас ему не терпится узнать его. Свежая кровь так будоражит и сводит с ума, особенно, когда он пропитан этанолом.

а внутри солёная,
словно кровь
текила-любовь

небеса
мои обетованные
и как без него теперь?

[indent]Один : один.

[indent]Освальд тот ещё игрок и этот незнакомец только что распушил перед ним хвост как напыщенный павлин. Остро хочется поймать, клацнув зубами и притянуть за него. Но вместо этого он помалкивает и потягивает свой напиток, который поставил перед ним Марк. Кинк очень выдержанный, как благородный виски, лис, терпкий и предусмотрительный. Он знает, что любая фраза, которая невольно сорвётся с его языка, будет тут же направлена против него. Оззи итак уже позволил себе слишком много лишнего. К тому же парень очень быстро сбегает от него, ведомый ещё одним таким же мелким пацаном. Кинк и запамятовал, что в этом заведении устраивают вечера для одарённых талантов. Освальд похоже нравится молодому поколению, потому что мимо него проходит парочка, в голове которых так и проносится мысленное «daddy», хотя больше они, скорее всего, предпочитают его увесистый портмоне. А какой именно – пусть эта пока останется неразгаданной загадкой. Ему это безусловно льстит, но всё его внимание сейчас сосредоточено на другом. Зал окутывает сизый полумрак и лишь свет софитов мелькают животрепещущими красками. Но взор Кинка направлен на сцену. Он чувствует, что сильно пьян, потому что размазанный образ двух молодых людей, не даёт ему полноценно насладиться их выступлением. Хотя, одного из них, того самого дерзкого юношу, мужчина выделяет, затемняя второго и вообще после категорически удаляя его из общей картины. Освальду хватает минуты, чтобы оценить по достоинству умения и гибкость той язвительного змея, а ещё ему хватает меньше минуты, чтобы всем своим естеством завестись с пол оборота. Манёвры, взмахи и циркуляция вращения той губастой мелочи на подмостке кружат голову и поднимают настроение в штанах. План в голове созревает моментально, заставляя шестерёнки крутится в экстравагантной прогрессии. Но ему нужны силы и трезвый ум, как верно подметил сей мальчишка.

[indent]Оззи отлучается из бара, не досмотрев танец, еле доползая до припаркованного транспорта с личным водителем. У него всегда в бардачке есть волшебный напиток от одной дряхлой ведьмы [но визуально ей не дашь больше 25], которая чуть было его не прокляла, став после персональным доктором. А может и сделала это, как говорится who knows. Голова будет трещать после лечебного снадобья на следующий день знатно, потому что основной компонент там чистейший коктейль из разных групп и резусов крови, но Кинку всё равно, рискует, ведь итак привык к агонии в висках, у него они постоянно присутствуют в подсознании. Он будто живёт с чужаками в одной квартире, непрошенные соседи, которые въехали со своим багажом и остались там жить навсегда. Спустя пару глотков, и жгучего привкуса фактически яда на кончике языка, Освальд как ни в чём не бывало сбрасывает с себя пьяную чешую, чтобы вернуться в бар, контролируя каждый свой шаг. Почти. Слышит лучше, видит предельно, сканирует и отметает непрошенные фразы чужаков, отметая в сторону, как черновик в корзину. До мужчины доносится весьма увлекательный разговор и гогот барменов, охранников, администратора, где ключевым словом фигурирует «спор» и Оззи уже не остановить. Он любит такое, для него это красная карточка, сигнал к действию. И Кинк ныряет в эту бездну, раскрыв руки, куполом вниз.

[indent]Флуоресценция из нужной цели, сидящей на барном стуле, светится призывно, словно в какой-то компьютерной игре-стрелялке, где нужно сбить одним выстрелом и для лиса все преграды delete, даже в виде нарисовавшегося пустого стола, что попался под ноги. Кинк шумно, с тщедушным скрипом сдвигает его в сторону с недовольным взглядом. Кажется, он им в кого-то попал, упс, в ту блондинистую дамочку, она грохнулась вниз, от пинка деревяшки, что мистически необъяснимо влетела в её сторону. Во всём винить стол, который возник на пути кумихо и который обойти ему было бы не по-королевски. Потому что король всегда шествует прямо, не сворачивая. А Кинк – это почти как король.

[indent]Ладонь Оззи приземляется со звучным и хлёстким шлепком прямо на оттопыренную задницу танцора, который буквально пару мгновений назад выписывал ею невообразимые кульбиты. Кинк откровенно наваливается всем своим весом на паренька, без зазрения совести впечатывая того в поверхность барной стойки, перекрывая кислород наотмашь. Освальд придавливает незнакомца собой, не позволяя даже сделать вдох. Ему просто нужно кое-что передать местному хозяину разливного пункта, а сия преграда в виде нагловатого остроумного губошлёпа, преграждает путь. Между двух пальцев свободной руки зажата золотая кредитка, которую он тут же роняет перед барменом. На ней выгравированы сверкающим и блестящим шрифтом его имя и фамилия, прямо рядом с отметиной «vip. лимит не_ограничен».  - Присоединяюсь к пари. Ставлю всё на то, что устою …. - «потому что я уже стою» вкрадчивый голос Освальда проникает прямо под корку подсознания юноши. Бархатистые буквы срываются, играя наперегонки друг с другом в прятки, чтобы с манящим томлением дойти до нервных точек, задевая каждую извилину чужого мозга. Они ускользают из головы Оззи, дабы незримо переместиться в черепную коробку незнакомца. А чтобы до него, блять, ещё и основательно доперло, Кинк прислонившись сзади в плотную к парню, проезжается своим выступающим буквально наружу [если бы не брюки] возбуждением меж его ягодиц. Оззи трётся об его филейную часть, ошивается и вертится словно о лампу с джинном,  намереваясь выманить его наружу и завладеть, получив свое самое сокровенное желание - его. Пользуясь тем, что персонал отвлекся и стал обсуждать друг с другом этот выпад взрослого дяденьки, отпуская колкие шуточки, мужчина наоборот пользуется ситуацией для серьезного разговора голосом, а не силой мыслей. Кинк нагибается к затылку юноши, втягивая в себя аромат, чтобы выйти из игры с его подсознанием и перейти на сакральный шепот таинства, пока их никто кроме них не слышит. - Знаешь, член – слишком банально. Хочу запихнуть в твой рот ещё свои пальцы и жёстко выебать из тебя всю дурь за все твои грубости, сладкий, - Оззи резко отстраняется от парня, давая тому возможность словить кислород, доступ к которому был на долю секунды перекрыт.

Освальд рывком поворачивает парня к себе, прожигая его своим взглядом. Он гасит об его зрачки невидимые окурки, в которых как два пальца об асфальт читаются целых три фильтра из вожделения, обладания и потребности. - Предлагаю следующее: я приглашаю тебя на свидание. Сейчас. Там ты покажешь мне, как именно бы соблазнил меня. И если это окажется так, что вряд ли, я звоню в бар, говорю код и Марк снимет деньги, - Кинк устало зевает, стреляет в застывшего бармена, удостаивая его коротким вниманием. - Правда, Марки?, - кривляется и изображает точь-в-точь трель мелодии незнакомца, как он в своё время обращался к нему ранее. Марк цепенеет и застывает, словно они играют в игру «море волнуется раз». Отчасти это так. Кое-что похотливое точно изнывает от волнения. И это мысли лиса. Хорошо, ещё кое-что.

Освальд разворачивается на каблуках своих берцев, совершая пару шагов в сторону. Он своей оставленной картой сделал этому бару выручку на год вперед, пусть только попробуют не назвать один из коктейлей его именем. Благо, она у него не единственная, да и деньги для Кинка всего лишь вода. Совершенно не главное. - Моя машина уже у входа. Ждать не собираюсь. Выбор за тобой, - бросает Оззи напоследок. Его губы трогает легкая усмешка, он удаляется плавной походкой из бара, его подошва едва трогает, касаясь поступью твердой, пол. Кинк знает, что незнакомец пойдет за ним. Освальд делает вид, что ему на решение мальчика по барабану.

Чёрный тонированный лимузин припаркован, личный водитель в маске в тон машины открывает дверь перед своим хозяином, уважительно кланяясь. Оззи присаживается на заднее кожаное сидение своего личного транспорта и не успевает устроиться поудобнее, как чужая башка затёсывается в дверце. Кинк предупредительно хватает за шкирку танцора-юнца, вовлекая внутрь своего транспорта, даже не давая ему выплеснуть свой запал сразу. Пусть делает это в автомобиле. Мальчишка выглядит, как озлобленный щенок, наверное, он просто хотел всего лишь вымести всю свою злость на нем. Видимо, чтобы разодрать в клочья и выяснить отношения в духе «я не договорил» или «последнее слово за мной». Дверца машины закрывается за последним пассажиром и автомобиль трогается с места, покидая улицу с увеселительными заведениями.

- Это Тони, он не скажет ни слова, потому что ему отрезали язык. Но я знаю, о чем он думает, как и о чем думаешь ты, малыш, - Оззи усаживается в позе нога на ногу, откидываясь чинно в сидение. Водитель Кинка округляет глаза, наблюдая за ними, как за финальным матчем в пинг-понг. Только тем самым мячиком преткновения оказывается он. Мало того, что хозяин впихнул силой мальца {ему вообще есть 18 лет?}, так ещё и врет напропалую и не краснеет. А от следующего продолжения, Тони чуть было не давится, вовремя успевая остановить себя. За что получает выговор - пронзающий взгляд Оззи, который явно говорит о том, что вычтет из его зарплаты по сотню за каждое нахуй око.

- Я не шутил насчет свидания, мы едем ко мне домой, пусть родители тебя не ждут. И возможно папочкой ты будешь сегодня называть меня, всю ночь напролёт. Если я сдамся в твой сладкий плен, но хм....даже не знаю….., - Освальд встречается взглядом с Тони, глаза которого уже весело блестят, Кинк уверен, что под маской он угорает. Во-первых, его личный водитель умеет разговаривать, во-вторых, Оззи трахает всё, что движется сразу, безо всяких прелюдий, отступлений и прочего запудривания. Но сейчас ведет себя как неприступная лань, разыгрывая целый спектакль. И Освальда это даже чуточку забавляет. Кинк не смотрит на танцора всю дорогу, игнорирует и делает демонстративно вид, что его нет, что его просто для него не существует. На деле боковым зрением Оззи наблюдает за ним, за его манерой поведения. Он специально старается отключить свои мысли и доступ к его для себя, чтобы не сорваться и не накинуться на него прямо в автомобиле. Это так вульгарно трахаться в первую встречу. Фу, кто так делает? Да неужели? Ладно-ладно, просто Кинк уже отправлял свой лимузин недавно в чистку. Очередные лишние траты.

Даже когда машина паркуется рядом с домом Оззи, даже тогда он не обращает внимания на парня, чуть ли не запахивая перед его носом дверь. И только зайдя в кабину лифта, Кинку приходится посмотреть на танцора, потому что он нажимает на красную кнопку «стоп» и конструкция зависает в воздухе между этажами. Они оба оказываются запертыми в замкнутом пространстве. Наедине.

- Ладно, мальчик, тебе удалось привлечь моё внимание. Но..какого черта ты творишь? Какого хера суешь свои пальцы, куда не надо? Тебя надо было что…связать?, –

Ошарашено смотрит на незнакомца лис, он выстроил абсолютно другой план развития событий в своей голове. Как его угораздило попасть в этот капкан?

[indent]Иногда нужно проиграть один поединок, чтобы выиграть войну. Это какой-то морской бой, где «К» 5 – уже ранен. Но ещё не убит.

[indent]И Кинк ошибается, допускает проникающую контузию в себя, пусть даже куда-то под рёбрами, задевая сердце, чтобы сделать вывод, учась на собственных ошибках. Порой, нужно совершить одну маленькую оплошность, дабы устоять перед тотальным взрывом Армагеддона, обхитрив и обыграв его. Оззи по натуре стратег, который прекрасно понимает, что нет идеальной комбинации из шагов, обязательно будет ловушка, в которую он оступится и попадёт. Чем-то или кем-то стоит пожертвовать. Освальд приносит на плаху себя. Для этого и обитают в этом мире все существа, как мифические, так и человекоподобные. Даже для тех, кто обладает сверхспособностями нет всегда правильного и верного ответа на любой вопрос, нет истинного решения на перепутье судьбы. Жизнь даёт всем возможность выбора: лево, право, вперёд или назад. Правда, в последнем случае, лучше никогда не оборачиваться, окунаясь в прошлое, задумываясь, а правильно ли поступил?! Потому что ответ всегда один единственный — никогда не вычислить, как правильно, но всегда можно убедиться в том, что будет лучше, ведь каждый сам вестник и творец истории летописи.

[indent]И Оззи заворачивает уголок, делая закладку на своей, помечая её ярко-красным маркером.

[indent]Настоящая личина этого юнца наконец-то пробирается наружу — сущий нечестивый бес во плоти, истинное сатаническое отродье. Оззи даже забавляет эта перемена настроения и манипуляция физиономии незнакомца напротив него. Он ведь слышал, как о нём говорили, в мыслях одного бармена [не мудачья Марка, другого], когда подстрекал и направлял в их головы призрачную дымку фантазии на спорный референс. И ему просто захотелось потанцевать с этим мальчишкой в постели {пусть и за деньги}, стоило Озу увидеть, как он безобразничает своими бёдрами на подмостках сцены. Кинк слишком долго прятал от него свою осведомлённость, установив кирпичную стену, скрывая за ней свои мысли о его личности и индивидуальности. Сила, с которой Освальд летит прямо спиной, упираясь в стенку лифта, мало соответствует комплекции этой мелочи. Но Оззи подхватывает эту игру в соблазн, подаваясь навстречу к нему, пока этот фавор вжимается в Кинка до предела. Пожалуй, кое-кто предпочитает запрещённый приём, пожалуй, кое-кто внешне моложавый грязный нарушитель, что опасен до самых костей. Сей коварный псевдо_суккуб нарвался, но Освальд с удовольствием получает этот дурман, которым нещадно пользуется, подпитываясь его энергетическими потоками. Ведь, кажется, дразнить — это седьмое имя сего хитреца. Счастливая семёрка удовольствия. По крайней мере, Оззи на это надеется.

[indent]Незнакомец осыпает с головы до ног Освальда вопросами; незнакомец обжигает его губы своими. Хотя, позвольте, Оззи знает его имя, едва пока не выдает себя. От одного его манящего «папочка» хочется нагнуть прямо в лифте без подготовки. «Блядский сучёныш». Он терпит, дышит глубоко, лишь бы не сорваться. Но стоит искусителю поместить свою ладонь на ширинку лиса, как Кинк неконтролируемо толкается в неё. Каждый мускул, каждая мышца Освальда от прикосновений чужих пальцев напрягается, его венка на шее пульсирует. Старший сигнализирует необдуманно на «двенадцатый этаж» [чёртова дюжина] и зарывается мягко пальцами в бархат шёлка прядей светловолосого {так хотелось их потрогать}, спутывая их. Оззи осторожно тянет назад, принуждая [именно так] запрокинуть голову, сам же невинно и целомудренно припадая губами к его ярёмной впадинке, аккуратно целуя, очерчивая губами. Двери лифта открываются, сигнализируя о конечной точке их пути, выуживая Освальда из мира грёз.

[indent]Сей интриган упорно бьёт Кинка по больному месту, будто уже заведомо знает, на самом деле знает, все его грязные тайны, которые Оз хранит на нижней полке своего сознания. Он его взбудоражил и разозлил. Кумихо обязательно убьёт Марка, этого тупого ублюдка, порвёт и размажет по асфальту, сожрёт его сердце и почки после. «Кто ты такой? Явно не колдун, не демон, не бог и не джинн, для вампира слишком горяч. Ты — перевёртыш? Хм, неужели…тогда как тебе такое, справишься с этим, плутливый хитрован?».  И Освальд не удерживается, показывая короткий shorts, прямо как на youtube, этому шаловливому озорнику, как кроваво растерзает его любимчика-бармена, разрывая его плоть, окропив им после каждую щель в питейном заведении, лопая в руках органы. Оззи подбрасывает сей иллюзорный фантом, мини-видеоклип, в мозговые извилины спутника. «Лишь настоящий лис не сойдёт от этого с ума.» Старший не убирает руку с головы танцора, вытягивает буквально за волосы за собой из лифта, вскрывая свой же дверной замок, заставляя входную дверь открыться // закрыться за ними, к тому же ключи ему для этого не нужны. И Кинку окончательно срывает башню, до бешенного стука сердца в висках.

[indent]— Ты доигрался, бэмби, — не выдерживает Оззи, рычит в самые губы за мгновение до того, как толкнуть его к стене в коридоре, сминая и стягивая с себя свою футболку рваными движениями. Лис припадает к нему всем телом, лишая возможности двигаться. Руки Кинка тянутся к его лицу фиксируя, это приказ: «смотри только на меня». Все что видит Оззи — это вульгарно призывающий, напрашивающийся на порку, тотальным переливающимся звездопадом, танцор. Освальд не спрашивает разрешения, нагло грабит, он забирает своё. Кинк накрывает его губы, врывается с требованием дозы, использует настойчивыми, колючими, пылкими, влажно-тягучими поцелуями, буквально трахая его язык своим, вылизывая рот изнутри с таким упоением, как будто давно не мог думать ни о чем другом. Оз вгрызается в его уста, упивается им, чтобы окончательно свихнуться. Блудливые руки Оззи спускаются вниз, приподнимая за края майки, поглаживая самое вожделенное тело до синяков. Лис отрывается от губ только чтобы тут же припасть к шее. От него так одурительно пахнет, что хочется даже засмеяться от нарастающей похоти. От него пахнет любострастной развратной роскошной звериной сущностью хищника и это бьёт по газам.

[indent]В этом весь этот младший — въедливо дорогой с фарфоровой кожей, — Твоя майка сидит великолепно, бэмби, — Кинк переходит на фатальный рокот, гонит по сосудам, венам, затравленно дышит, охотно и пламенно наказывая каждый миллиметр кожи кончиком языка. — Но я абсолютно уверен, что я бы смотрелся на тебе гораздо лучше, — Кумихо беспорядочно комкает топ незнакомца, где-то на середине, чуть выше, лишь бы ближе к сердцу, рвёт ткань, словно хочет прямо сейчас вскрыть его грудную клетку, сделать срочную торакотомию, ведь малоинвазивная операция не для них. Освальд расправляется с паутиной ниток, что решили выстроить защитные баррикады, лишая к доступу. Треск до сих пор шумом моря из раковины по перепонкам. Ладони Оззи живут своей жизнью, обхаживая свои владения, хаотично двигаясь по обнаженному торсу. Выше, ниже, Кинк не знает за что зацепиться. Одна из рук сама, [готов поклясться, что сама] опускается на шею, пытаясь прижать танцора к стене еще сильнее. Контроль утерян, связь головы с телом прервана и Оззи становится капельку легче. Это гипноз: его взгляд, слова, мягкие движения, рваный бит. Сердцебиение замедляется, почти приходит в нормальный ритм. Кинк устраивает резкую, лёгкую асфиксию, постепенно ослабляя захват, заворожённо наблюдая за его лицом, как губы раскрываются в поисках спасительного глотка воздуха. И Освальд даёт ему его, медленно наклоняя голову к нему и повторяя движение губами за ним по его, снабжая кислородом, выдыхая со стоном в его рот. Голову заполняет туман — такой густой и пугающий, и такой успокаивающий одновременно, что тело не знает, как реагировать. Этот танцор безумно красивый. За тонкой тканью брюк ясно и явно обрисовывается его крепкий член, и Оззи не терпится увидеть его.

[indent]Но для начала хочется с ним чуточку поиграть. Руки горят, кажется, что ещё немного и вспыхнут пламенем в исступлённом пожаре. Оззи накрывает паховую область танцора, распыляя животрепещущим огнём, чувствуя отклик на требовательные, насыщенные касания. Его собственный член уже невыносимо стоит крепким колом, что почти больно. Пара прикосновений и он бы кончил, но ему хотелось другого. Кинк тянет за собачку молнии, расстёгивает штаны младшего, заползает всей ладонью, стремясь заполучить сразу желаемое, не останавливаясь на полпути, к тому же снаружи. Пальцы хватко и властно получают желаемую природную сущность сего богоподобного красавца, щекочут его подушечками пальцев, он словно играет на нём, как на личном инструменте. От одного прикосновения Оззи дрожит и рокочет от предвкушения прямо в его тело, вибрируя своим. Не может оставить его в покое, поддразнивая, скользя по основанию. В одной руке Кинка — горло танцора, в другой — член. Настоящее произведение искусства. Взгляд опускается вниз, рука незнакомца на голом торсе Оззи и ему безбожно нравятся эти тонкие пальцы, будто пытающиеся процарапать дыру в ребрах и вырвать сердце. Освальд не против, оно все равно уже подстроилось под ритм его, и это странно, потому что обычно пульсация Оза, как кумихо отличается от остальных. Но, возможно, это потому, что он тоже…лис? Ему же не показалось?! Есть в его повадках нечто особенное — подхалимажное.

[indent]Освальд прикусывает нижнюю губу светловолосого, оттягивает её и вглядывается в блеск лазурных зрачков глаз. — Какой же ты…, — «горячий» выдыхает Кинк со свистом ему в рот. — Как же я хочу тебя…, — «выебать» Оззи оставляет шею и член младшего без внимания, перемещает свои длани на задницу танцора, сминая её и увлекая за собой в спальню. Оказываясь в его хозяйском будуаре, прямо напротив встроенного в раздвижной шкаф огромного зеркала в полный рост, Кинк разрывает их тесные объятия, трогает себя ладонями, повторяя движения своего спутника, тянет руку вниз, кое-как расстегивая не поддававшуюся его дрожащим пальцам пуговицу и ширинку. Он приспускает на себе брюки вместе с бельём, освобождая налитый кровью член, сочащийся смазкой. — Ты же знаешь, что нужно сделать, правда?, — растягивает губы в вызывающей усмешке, ухмыляясь и смотря на него тёмным, взбудораженным взглядом. — Очень хорошо знаешь, бэмби, — Кинк гладит танцора по лицу, касается пока что только большим пальцем его губ, скользит им внутрь, двигая пальцем у него во рту, между сомкнутых уст, ведёт им по гладкой стенке щеки, дабы снова толкнулся вглубь, вдоль языка. Освальд смотрит на него из-под своих чуть прикрытых кичливых глаз напыщенным взором завороженно, наслаждаясь звучной причмокивающей трелью, бездумно, в его иссиня-чёрных глазах нет ничего вразумительного, ничего человеческого, только бездна и отражение светловолосого. Освальд никогда не шутит, когда говорит о своих намерениях — например, оттрахать его рот членом и пальцами.

Рука Су Еля переместилась с его талии на задницу, сминая ее, и Ран простонал ему в рот. Его движения стали резче, он судорожно целовал Су Еля везде, куда попадал — в висок, шею, в край губ, в рот, чтобы снова столкнуться с его горячим и мокрым языком и потеряться в этом окончательно. Он потянул руку вниз, кое-как расстегнул не поддававшуюся его дрожащим пальцам пуговицу и ширинку. Су Ель приспустил на нем джинсы вместе с трусами, освобождая налитый кровью член, сочащийся смазкой. Ран сделал то же самое и для него, плюнул в ладонь и обхватил их обоих рукой. — Ты знаешь, что делать, да? — ухмыльнулся Су Ель, глядя на него темным, полным похоти взглядом. — Очень хорошо знаешь. Ран от его намеков завелся только сильнее, хотя где-то в душе ему не понравилось то, что Су Ель подумал о нем. — Спасибо, что не назвал шлюхой, — ответил он. Су Ель погладил его по лицу, коснулся большим пальцем его губ. Ран ахнул, подался бедрами вперед и задвигал рукой быстрее. Палец скользнул в его рот, и он обхватил его губами, продолжая смотреть Су Елю в глаза из-под полуопущенных ресниц. Рю двинул пальцем у него во рту, между сомкнутых губ, провел им по гладкой стенке щеки, снова толкнулся вглубь, вдоль языка. Он смотрел на него завороженно, бездумно, в черных глазах не было ничего вразумительного, ничего человеческого, только пустота и отражение Рана. Су Ель откинулся на кресле, тоже обхватил их члены рукой и несколько раз, с тихим, почти бесшумным стоном толкнулся бедрами вперед.

● everything you love will burn up in the light, I'll never be good ●
t a s t e  m e  d r i n k  m y  s o u l  ,  s h o w  m e  a l l  t h e  t h i n g s

i can see in your eyes, you make me wanna die

● and the superstars sucked into the supermassive black hole ●
b a b y  i ' m  a  f o ol  ,   u ' r e  t h e  q u e e n  o f  t h e  s u p e r f i c i a l

baby, can u hear me moan? you set my soul alight

Белый — цвет невинности и чистоты.  Цвет крема для рук, цвет геля для волос, цвет жемчужин, сияющих в его ушах, и даже цвет его идеальной кожи, чистота которой обошлась ему кругленькой суммой, оставленной в кабинете косметолога.  Жаль только, что белый так легко испортить — хватит и мельчайшей соринки.  Потому Джордж всякий раз с особой тщательностью проверял и перепроверял костюм перед выходом. Скажете, что носить белые брюки нецелесообразно? «Зато красиво», — ответит вам Джордж с невозмутимым лицом.
letu.ru
РЕКЛАМА
  Как-никак, красота являлась его визитной карточкой, как и любого другого работника сферы обслуживания.  Наконец, после изнурительно-долгих сомнений в том, что сегодня надеть — галстук или галстук-бабочку? — и мук совести из-за недочищенных туфель, Джордж закончил приводить себя в порядок. Хлопнув дверью шкафчика, он без промедлений отправился на кухню, где обмакнул губы в кофе, быстро пролистал утреннюю корреспонденцию и удостоверился в сохранности важных бумаг. После, с тёмной папочкой под мышкой, он отправился к белому мерседесу, припаркованному у дома. 
***
— Вот, — ознаменовал своё появление Джордж, бросив папку на ресепшен, — Лазеек нет и не предвидится, — вздохнул он.  Менеджер, внимательно слушавший его, вздохнул в ответ и потёр переносицу.  — Понятно. Я передам бухгалтеру, спасибо.  — Всегда рад помочь. Не зря же я окончил юридический, — мягко улыбнулся Джордж и облокотился одной рукой на стойку, уводя взгляд полуприкрытых глаз в сторону.  — А ты… — мужчина напротив окинул его придирчивым взглядом, — снова не в форме. Почему?  — Ты заметил новые серьги, Билл? — оживился Джордж и указал пальцем на ухо, рисуясь. — От «Chanel». Я долго сомневался, думал взять чёрные под цвет глаз, но остановился на белых. Сапфиры меня старят, а бриллианты — уже клише, вот я и-…  — Во-первых, не Билл, а мистер Томпсон, — перебил менеджер. — Соблюдай субординацию, пожалуйста. Во-вторых, ты на работе и обязан следовать дресс-коду.  — Ну, знаешь, всё-таки крупье — это лицо казино, — ответил Джордж, смущённо проводя пальцем по стойке. — Почему я не могу усладить взор посетителя своей оригинальностью? Нам же лучше: больше игроков захочет вернуться за мой стол, если я понравлюсь. А я понравлюсь.  — Блан! — рявкнул раздражённый менеджер, и Джордж вздрогнул. — Разуй глаза! Если тебе угодно: то, что ты являешься сынком богатого папаши не означает, что ты чем-то отличаешься. Устроился на работу, так, будь добр, работай и не вякай! Я понятно объясняю?  — Понятно, — сухо ответил Джордж, выпрямившийся по струнке и потупивший взгляд.  — Переоденься в комнате для персонала. Живо, — процедил менеджер и удалился, бурча себе под нос что-то про вечно выносящих ему мозг людишек.  А Джордж так и остался стоять с опущенными в пол глазами. И только туфли игриво поблёскивали в свете люстр, будто подмигивая ему. 
***
  Работёнка у крупье непыльная — это факт. Да, сложно было поначалу: пальцы болели, а мозг пух от обилия правил и вычислений, но всему можно выучиться. Особенно, если это уже сотая игра, а затем тысячная и далее по наклонной. Даже к ночным сменам удалось привыкнуть.  Однако, было и то, что он всегда встречал, как в первый раз: варикоз и хамство клиентов.  «Чип-чип-чип», — попадали фишки одна на другую, складываясь в причудливые башни на числовых полях, и Джордж огласил:  — Ставки приняты. Кому фортуна улыбнётся на этот раз? Спин, — белый лакированный шарик упал в котёл рулетки и покатился по стенкам, подгоняемый сильно закрученным барабаном, и все затаили дыхание. «Красное или чёрное? Чётное или нечётное?» — вопросы, роящиеся, как червяки, в головах загипнотизированных игроков.  Чёрные, голубые и красные фишки лежали в лотке на краю стола. Каждый мечтал, чтобы выпало заветное «долли» и лоток опустошился, а карманы набились деньгами.  Кроме Джорджа. Джордж мечтал, чтобы выпало «зеро», потому как здешние толстосумы уже успели испортить ему настроение.  Этот спин был третьим. В первый раз шарик отскочил от глянцевой поверхности котла и укатился под стол, тем самым подначивая дядьку-инспектора с тараканьими усишками отпустить неуместный комментарий:  «Мальчик мой! Помощник крупье и то в состоянии справиться с крохотным шариком. Господа, берегите свои фишки», — и он засмеялся, а гости отчего-то засмеялись вместе с ним, хотя Джордж чувствовал тошнотворную неестественность его смеха. Инспектор имел странную манеру клониться вниз, когда смеялся, точно перед ним сидели не обыкновенные лудоманы, а настоящие короли. И для чего этот фарс, если фишку «на чай» всё равно бросят Джорджу? Причём целясь в лицо, а не в специальную прорезь стола.  Второй спин тоже оказался отвратным. Джордж перестарался — шарик улетел за пределы котла и угодил какому-то лысому мужичку в бокал, брызнув напитком на дорогой смокинг.  «Прошу прощения! — ахнул испуганный Джордж. — Я позову официанта: пусть принесёт салфетки…».  «Не надо, — мужичок подманил его толстым пальцем. Джордж робко подошёл, и в следующую же минуту сигару бесцеремонно затушили о его жилетку. Постарались на славу: ещё чуть-чуть и за чёрным пятном показалась бы дырка. Дикарская дырка диаметром с палец того мужичка. — Теперь салфетки не понадобятся». Гаденькая улыбка воцарилась на губах-лепёшках мужичка. Беззащитному Джорджу оставалось только улыбаться в ответ, удерживая губы в приподнятом положении силой воли. Клиент всегда был прав.  «Как остроумно, хи-хи. Очень остроумно», — ответил Джордж сдавленным голосом, и смех игроков снова посыпался со всех сторон.  Как и их фишки. Треклятые фишки.  Но сейчас не об этом. Джордж зазевался, не заметив остановки шарика, и это снова могло выйти ему боком.  — Шестнадцать, красное.  Перебегая глазами с одного поля на другое и переминаясь с ноги на ногу, Джордж принялся считать выплату. Нужно было посчитать около двух тысяч фишек разного номинала, помножив их на большие коэффициенты.  Выплата была озвучена. Джордж уже начал придвигать к победителям фишки, как вдруг кто-то из раздосадованных игроков прошипел, брызгая слюной:  — Неправильно считаешь!  Джордж успел вообразить, что на месте чужой головы образовалась змеиная. Потом от неё отпочкуется ещё одна, а после — ещё, пока жадная леди с горящими глазами не превратится в горгону. Она быстро сгребла все фишки и закрыла их руками, как собственного младенца, а после стала буравить Джорджа презрительным взглядом. Сорвала куш и всё равно осталась неудовлетворённой.  Классика жанра.  Джордж обречённо вздохнул и повернулся к инспектору в надежде на быстрое разрешение спора, но не тут-то было:  — Стало быть, правда неправильно считаешь, — ответил инспектор, покрутив пальцем острый ус, и сощурил глаза. — Пересчитай, мальчик. Игроки стали поддакивать: «Да, да, пусть пересчитает!».  — Стало быть, стоит позвать пит-босса, раз вы сомневаетесь во мне? — холодно отрезал Джордж, вытянул губы в тонкую нить и упёрся непроницаемым взглядом в инспектора. Как же ему хотелось снять эту склизкую, лживую пиявку с собственной шеи. Инспектор должен был помогать крупье, следить за его ошибками и разрешать возникшие недоразумения, но этот их только провоцировал. Он вечно подгонял Джорджа с подсчётами, а то и вовсе отмахивался от него, предпочитая заниматься не наблюдением за игрой, а праздными беседами с игроками.  «Как мне поступить?» — спрашивал Джордж иной раз, чувствуя болезненную необходимость в совете, и всегда получал предельно исчерпывающий ответ: «Не знаю, решай сам». А затем — выволочку от самого инспектора, ведь неправильные решения нервный Джордж принимал чаще правильных. Но даже при таком раскладе он не осмеливался пожаловаться начальству насчет смены напарника, потому что знал: чуть что и тот сразу обличит его и укажет на все-все ошибки, а дальше…

молись и кайся = ебись и наслаждайся

бан чан: — мадэмуазель, силь ву пле, ёбанна в рот, бля!, —
бомгю: — зови меня синьоритой, синий чёрт!, —
soundtracks: пневмослон - ёбу дал; mozgi - вылюби; all1 - просишь забыть

У Хо внутри все замирает, когда слышит, что сделал любимому больно. Он с испугом снова осматривает плечо Сонхва – кожа покраснела, да, в местах, где он прикусывал клыками, немного проступают маленькие синячки, но сам покров цел, крови нет… Может, он сделал больно иначе? Был слишком груб, не сдержан? Хва приподнимается и покидает свое законное место, пока младший мысленно проклинает себя. Без него становится холодно, но Чонхо сжимает ладони в кулаки и сдерживает в себе порыв притянуть это тепло обратно в свои руки и умолять о прощении снова и снова. Чхве просто не вынесет, если Сонхва уйдет. Опять. Он видит блестящие в тусклом свете дорожки на щеках, когда любовь всей его жизни опускается перед ним на колени. По ощущениям, будто ему в душу воткнули клинок и пару раз провернули. Хуже его слез были лишь гематомы, оставленные тем ублюдком, а теперь он и сам…
Вздрагивает немного, когда чувствует теплые руки на своем лице, настолько сильно вглядывался, пытаясь найти глаза Пака, что даже не заметил его рук. Жадно ловит каждое слово, наслаждаясь касаниями, возможно последними и до него не сразу доходит, паникующее сознание и ком, по ощущениям больше размеров горла, мешают воспринимать информацию адекватно, но вот три заветных слова он слышит очень четко. Ему снилось, как Сонхва произносит эти слова, мечтал об этом и в реальности это оказалось даже ярче, чем могло казаться. Улыбка на губах вырисовывается сама собой, как и делается глубокий вдох, он даже не понял, что не дышал с момента, как Хва слез с него. Улыбка Хо абсолютно дебильная и он хочет ответить, но ебучий ком все еще там и мешает, но теперь уже по другому поводу, светлому, горячему, долгожданному.
Он прикрывает глаза, когда Сонхва целует, нежность растекается по всему телу, сжатые в кулаки руки расслабляются и Хо большими пальцами стирает слезы с щёк любимого.
- Мне не за что тебя прощать, - тихо говорит Чонхо. Честно говоря, он бы простил этому человеку всё и ещё немного. И Чхве хочется сказать что и он тоже любит его, открывает рот и тут же закрывает, наблюдая за тем, как Сонхва рисует на запотевшем стекле. Младший ощущает полное умиротворение, наблюдая за ним, не в силах отвести глаз. Будто до этого момента он бежал спринт, а финиша всё не было видно, сколько бы он не гнал к нему. И вот наконец, на последнем издыхании, когда почти принял, почти смирился всё же пересёк черту.
Чхве не часто доводилось наблюдать искренне смущение старшего, тот выглядел забавно. И мило. И немного неуклюже. Хо тихо смеётся, когда Сонхва путается и заваливается на сидение. Чонхо дергается вперёд, чтобы помочь, но Хва справляется сам и надевает его футболку. Взгляд Хо темнеет, но протянутая водолазка сбивает с него вновь зарождающее возбуждение. Он улыбается и натягивает на себя вещь, которая ему явно маловата, всё же по комплекции Хо пошире будет, так что садится водолазка в обтяжку, выделяя каждую мышцу. Разодранный им самим ворот болтается и Чонхо просто отрывает его по шву, укладывая горловину куда-то рядом на сидение. Когда он уже натягивает штаны, Пак задаёт наверное один из самых глупых на взгляд Чонхо вопросов.
- Нет не можно, - отвечает он, делая секундную паузу, - нужно. – На мгновение напрягшийся старший тут же расслабляется, а Хо прикусывает язык, шутейка вышла так себе. На самом деле для Хва он готов стать и большой ложкой и маленькой и всем, что ему только будет нужно, но вслух этого не говорит. Пока. Ему стоило титанических усилий сдержать слезы, когда Сонхва сказал, что любит его. Он этими словами открыл ящик Пандоры. Да, они уже были вместе, но это другое… Тогда старший не был уверен, а Хо слишком боялся быть собой, чтобы не спугнуть. Но тем самым, видимо, сделал только хуже, раз старший тогда ушёл. Сейчас же – другое. Теперь Чхве прошлых ошибок повторять не станет.
Задница Сонхва перед лицом, когда тот перелазит вперёд заставляет член в только что надетых штанах дернуться, в сознании тут же вспыхивают сцены совсем недавнего прошлого, где Чонхо этот самый зад с упоением вылизывал и совсем не против повторить, но им обоим не помешает душ и подкрепиться, желудок издаёт жалобное урчание, когда младший следом перебирается вперёд, на пассажирское. Пак заботливо пристегивает ремень безопасности, находясь в критической близости, но Хо не успевает его поцеловать, тот слишком быстро возвращается за руль, защелкивая уже свой ремень. У дома Чхве выходит из машины первым, быстро обходя импалу, чтобы открыть дверь для любимого и получить ещё один благодарный поцелуй. Восхитительно-приятное чувство – иметь возможность целовать его в любое время по собственному желанию, а не уповая на обстоятельства. Бесценно. Чонхо откровенно наслаждается всем, что делает с ним Хва едва не мурлыкая, счастье опьяняет абсолютно по-особенному, нежели алкоголь, при этом вызывая на губах такую же придурковатую улыбку.
В эту сладкую кашу безжалостно срёт пожилая соседка, а ведь они почти добрались, выйди она на пару минут позже… Младший проявляет невиданную доселе невоспитанность ограничиваясь лишь лёгким кивком, даже не поклоном. Но пусть будет благодарна и за это, ибо Чонхо от души хотелось послать бабуленцию туда, где она не бывала уже много лет. Ну вот кто каргу за язык тянул? Хо прекрасно видел, заметил, как хен защелкнулся на определённом слове, но сделал вид что ничего особенного старая не сказала. Он не хотел сейчас говорить об этом. Да, всё равно придётся, но, пусть просто не сейчас, когда у них всё наконец-то хорошо? Чхве не нужно быть гением, чтобы понимать: его работа Сонхва не понравится. Хо и сам не в восторге от того, что старший бармен. Пакостливая ревность скулит, но будем честными, она и не затихала никогда. Чонхо любит его до одури, но во главе всех его желаний, приличных и не очень всегда стоит счастье самого Пака, всё остальное имеет в сравнении с этим ничтожное значение.
Кокос бросается в ноги старшего, скучал. Хо солидарен с котом как никто другой, улыбается разуваясь и проходя сразу в спальню, где стягивает с себя тесную водолазку и штаны, меняя их на домашние. Хва что-то спрашивает у него, но слышно плохо. Вообще младший очень любит, когда Сонхва бывает здесь. С ним квартира становится более уютной и тёплой, а сам Чонхо рядом с ним почти плюшевый.  Любимого он находит у открытого холодильника и Хва видится ему невозможно прекрасным в его, Чонхо, футболке. Даже со спины.
- Давай закажем? – Обнимает крепко со спины, носом зарываясь волосы и с наслаждением вдыхает. Ему наконец хорошо и спокойно. – Сходим пока в душ, - осторожно целует оставленные им же ранее засосы, больше напоминающие яркие галактики на красивой шее. И всё же, действительно очень хочется смыть с себя этот день. Он был странным и очень богатым на события. А то, как всё закончилось, Хо вообще приводит в восторг. – Там уже как раз приедет заказ, - переходит на соблазнительный шёпот, поднимаясь к уже заалевшему ушку, - покушаем и посмотрим что-нибудь, - и старшего не приходится долго уговаривать.
В ванной Чонхо настраивает воду в душевой кабине, пока Хва у него за спиной делает заказ. Ему не нужно спрашивать что младший будет кушать, сам знает его вкусы, ещё бы, столько времени провести вместе… Поймав нужную температуру он оборачивается к Хва, который всё ещё занят телефоном, стоит, оперевшись на стиралку. Чонхо подходит ближе, почти вплотную и руками ныряет под свою_чужую футболку, чтобы расстегнуть молнию на узких штанах хена. Расстегнутая пуговичка его умиляет, как и оленьи глаза, что тут же отрываются от дисплея, чтобы посмотреть на довольного, как его же кот, парня. Хо спускает его штаны так низко, как может и ладонями скользит на голые ягодицы, что тихонько урча сжимает и подстроившись поднимает Хва, чтоб усадить на стиральную машину и стянуть такие лишние шмотки до конца, отбрасывая их в корзину для белья, оставляя лишь свою футболку. Удобно устроился между стройных и длинных ног, которые уже с жадностью огладил от самых щиколоток до бедер, тогда как вода продолжала хлестать за спиной, конденсатом оседая на запотевшем зеркале и стеклянных стенах самой кабины.
- Я не могу без тебя, - говорит смотря прямо в глаза, прижимается к Сонхва ближе, - люблю тебя, только тебя, - ладонями обхватывая лицо любимого, Хо нежно поглаживает щёчки большими пальцами, - с первого взгляда я уже не мог оторваться, никогда никто другой, всегда был лишь ты. – Был готов быть кем угодно, лишь бы рядом с ним. Чонхо начинает целовать нежно, но Хва делает поцелуй глубже, горячее, младший не имеет ничего против, лишь отрывается на мгновение, чтобы стянуть с желанного тела тела футболку и с себя домашние треники. Возвращается к Паку с уже другим, мокрым, жадным поцелуем, прижимаясь вплотную, кожа к коже. Сонхва прижимается в ответ и Хо подхватывает парня, заставляя его обвить себя ногами и нехотя отрывается от любимых губ, чтобы осторожно шагнуть в кабину под душ и поставить Хва на ноги. Губу немного жжёт из-за воды, и Чхве слегка облизывает ранку кончиком языка, при этом немного морщась. Щиплет. Но это не мешает ему вновь поцеловать хёна, убирая с лица его намокшую чёлку.

Эндрю капитально не везет.
Всё началось с того, что он решил купить дом. Это был обычный такой среднестатистический дом в субурбии: хороший район, спокойные соседи, комфортное расположение к офису [как будто он там бывает]. Годы учебы и работы окупились миллионной ипотекой, чтобы в Рождество Эндрю влип по-крупному. Около десяти часов вечера он сидел в пустой гостиной и ел заказанный ужин, смотря какой-то атмосферный фильм, думая о том, что было бы неплохо, если бы этот вечер был проведен в кругу друзей, родственников или даже пары. Но... родители Эндрю остались в другом штате, а друзья_коллеги проводили праздник со своими близкими. Мун почти каждое Рождество проводит один, за исключением тех лет, когда он жил с компанией таких же программистов, как он сам. Но то были времена не очень богатого прошлого, в которые нужно было делить одну комнату с соседом в большом доме.
Оказывается, нужно уточнять свои желания и посылы в космос, потому что вскоре после своих дум Эндрю пошел принимать ванну, чтобы немного расслабиться, и, не желая томиться рядом, ушел обратно в гостиную. Его верным спутником на вечер стало шампанское, которое Мун размеренно пил, смотря на красиво украшенные лужайки соседей с семьями. Они в основном все разъехались, прямо как в фильме "Один дома", поэтому даже с соседями Эндрю в этот день не повезло. При заселении его предупреждали, что на период праздников многие хотят уехать в какие-нибудь курортные снежные места, просто не было представления, сколько это "многие". Эндрю из раздумий вырвал совершенно странный, незнакомый звук. Это была вода, которая звучала иначе, не так как обычно при наполнении ванны... и её точно не должно было быть на полу. Бассейн всё так же находился на улице. Что вода, черт возьми, тогда вода делает в гостиной? Эндрю наскоро поставил бокал на столик и поспешил по небольшой прослойке влаги на полу до того самого источника проблемы. И первое о чем тогда подумал: он влип. Причем серьезно.
Протечка в доме — уже большая проблема. Но та же самая ситуация еще и в ночь Рождества — катастрофа. У субурбии были свои плюсы, но самый большой минус заключается в том, что к нему никто не приедет в это время чинить сантехнику. Все в округе во всю уже празднуют, поедают семейный ужин и не собирают инструменты, чтобы поработать несколько часов у незнакомого мужчины, который хоть и хорошо платит, но не сможет вернуть время, которое, например, можно провести с дочерью. Блядство.
Эндрю начинает истерично искать всевозможные контакты сантехников, которые могли бы выехать в ночь за любую оплату, потому что сам Мун точно никогда не разберется. Он просто ужасен в домашних делах, даже стол ему собирали мастера, а не сам Эндрю по инструкции. Мун может быть сколь угодно профессионален в своей сфере, но беспомощен в быту. Паника начинает медленно подступать к Эндрю большими волнами, когда очередной сантехник ему отказывает, потому что сейчас совсем не время для подобных вызовов. Как будто он выбирал, когда всему сломаться! Эндрю пытается сделать что-то своими силами с помощью великого помощника гугла, но получается с трудом. А что если он сломает вообще все водоснабжение в доме? Сколько он сможет ждать? Сможет ли быть в доме без воды целую неделю? Пожалуй, за это время просто превратится в человека из каменного века.

Наконец, на зов о помощи откликается единственный, о ком был дан отзыв "помог мне быстро и качественно". И с первых сообщений это был не отказ с вопросами, о чём вообще думает Эндрю, когда пишет в такое время по ТАКОМУ вопросу. Это уже половина успеха! Эндрю спешно проходится по комнатам, пытаясь себя успокоить, пока переписывается с Чарльзом, который присылает прайс. От увиденных цифр у Муна округляются глаза, но выбора особенно не было, да и собеседник по другую сторону переписки звучит приятно, не так, словно пытается намеренно обмануть Эндрю. А что я хотел в Рождество? Никто не хочет работать в такое время. Я ведь тоже не сижу сейчас за компьютером, а просто хочу принять ванну. Только вот планам не суждено сбыться.

Поскольку Эндрю, кажется, удачно остановил безостановочную подачу воды, он смог немного расслабиться в период ожидания мастера. Чарльз казался приятным, общительным, открытым; было любопытно, сколько ему лет и как он выглядит. Мун узнал, что у них оказалось некоторое количество общих вещей, что облегчало переписку. Они даже умудрились договориться на встречу после, а ведь Эндрю даже не знает как тот выглядит! Почему-то в голове формировалось представление о дружелюбном мужчине лет сорока пяти. Ведь так обычно выглядят сантехники? Еще и фамилия у него такая интересная. Хани. Как ему живется с такой? Нет, Эндрю не считал её плохой, просто она была довольно милой и ласковой, так ведь обычно зовут жен довольные мужья. В период короткого общения они успели пофлиртовать [кажется] и пообщаться голосовыми [у Чарльза просто чудесный голос]. У Эндрю загорелись щеки при мыслях о своих действиях, но попавший в организм алкоголь обладал магическим раскрепощающим эффектом. Ох, если Чарльз в итоге окажется добрый пожилой мужчина, то будет очень стыдно за свои мысли.

— Здравствуйте. Ох, проходите.
У Эндрю перехватывает дыхание, потому что, о нет, Чарльз оказывается совсем не таким, каким представлялся в голове. Высокий, привлекательный мужчина, который был еще и молод. Эндрю был хорошим мальчиком, и ему на Рождество подарили стриптизера сантехника? Иначе как вообще можно объяснить, что к нему на порог в полночь пришел такой красавчик. Эндрю теряется и на автомате пропускает Чарльза внутрь, открыто и с определенной неловкостью рассматривая мужчину напротив.

Чарльз — живое воплощение красоты и загадки, притягивающее взгляды, своими глазами и телосложением. Эндрю на минуту даже забывает, что была за проблема, и только быстрый взгляд в пол отрезвляет осознанием. Точно! Он же здесь, чтобы посмотреть сантехнику. Эндрю зовет за собой, идет напряженно и нервно, не столько из-за протечки [с ней уже удалось отчасти справиться], а сколько из-за появления в доме Чарльза.
— Так, я заметил, что у меня что-то случилось в ванной, как я уже писал. Хотел немного расслабиться перед сном, но вода точно не проливалась через край. А перекрыл я что-то в подвальном помещении, туда тоже проводить?
Эндрю чувствует себя неловко, потому что он вообще понятия не имеет, как разбираться с подобного рода проблема и как все правильно называется, изъясняется своими словами. Ко всему этому прибавляется случайный взгляд в зеркало, где Мун видит себя в одних коротких шортах и футболке, он так ходит дома всегда, поскольку живет один, но в этот раз ему стоило надеть что-то поприличнее. Эндрю начинает слегка паниковать от своих ранее написанных и сказанных слов и дурацкой ситуации, в которую попал.