— наверное, планета сегодня сойдет со своей орбиты, хёнджини. — минхо усмехается ему в губы, чувствуя кожей горячее рваное дыхание. — ты наконец-то меня услышал.
хван льнет к нему ближе, прижимается всем телом, заставляя минхо чувствовать пьянее ощущение победы. ему даже не верится, что это действительно происходит, что это по-настоящему.
безумие граничащее с абсолютным счастьем.
он ловит встречным поцелуем его мягкие нежные губы, скользит по ним языком, проникая им в рот, делает это уверенно, так, как будто это не впервые. довольно жмурится, прикрывая длинные ресницы, когда длинные пальцы зарываются в темные, чуть встрепанные волосы. такой домашний, ласковый жест, от которого по коже пробегает электрический разряд. минхо делает короткий судорожный вдох одновременно с тем, как хенни жалобно скулит ему над ухом. и делает это просто пиздец как горячо. тепло, разливающееся по телу, собирается в тугой узел внизу живота. боже, спасибо, что он надел свободные штаны сегодня, иначе бы это все сейчас превратилось в пытку. в такую, какую сейчас испытывает хенни, вжимаясь в него котенком и постанывая так сладко, надрывно и одновременно пошло от пронизывающего до костей желания.
тишина в воздухе разлетается только их тяжелым дыханием. минхо встречается с ним взглядом — ему даже на мгновение кажется, что глаза хенни чуть влажно блестят в приглушенном свете уборной. и у обоих бегущей строкой только одно: что делать? минхо сводит брови, закусывая губу. в голове как назло нет ни одной разумной мысли. там только хван, такой открытый перед ним, такой желанный, который не сводит с него умоляющих обожающих глаз.
пиздец.
пиз-
-дец.
минхо улавливает негромкие шаги за дверью и мысленно молится, чтобы они прошли мимо. но стоит ли уповать только на одну лишь удачу? они не могут позволить себе так рисковать. ли мягко отстраняет от себя парня, замечая на его лице удивление и даже пролетающее на скорости света будто бы разочарование, но вместо того, чтобы как-то это все закончить [что было бы максимально правильно], все также обнимая его за талию заталкивает в кабинку туалета, запирая ту на задвижку. замирает в напряженном ожидании, но в уборной тихо. если бог есть, то он, вероятно, его услышал.
— прости. — минхо вжимает его в стену, касаясь носом длинной шеи, прихватывает кожу губами, оставляя на ней долгий поцелуй, как будто боится, что хёнджин воспользуется этой вынужденной паузой и снова попытается от него сбежать. нет... не в этот раз. больше он его не отпустит. если эти кошки-мышки снова продолжатся, минхо попросту сойдет с ума. но сможет ли хван далеко убежать с таким вопиющим возбуждением у себя в штанах?
— я... я помогу тебе. только не убегай от меня снова,  — минхо поднимает на него умоляющий черный взгляд. — хёнджини.
теплая маленькая ладонь соскальзывает с его талии ниже, к бедру, забирается под ткань объемной толстовки, ведет подушечками пальцев по выступающим косточкам ниже, под ткань, наконец касаясь такой горячей, такой желанной нежной кожи. у минхо перехватывает дыхание от осознания того, что он делает, и даже мелькает мысль, что сейчас хёнджин его ударит и оттолкнет, потому что он позволяет себе уж слишком многое, но если он отступит сейчас, потом уже наверняка второго шанса не будет.
а он уже не сможет делать вид, что это просто веселая дурашливая игра.
потому что это вовсе не так.

Написать группы, помимо имен

БТС: Джин - Хаффлпаф, Юнги - ПС

Стреи: ХЖ - Шармбатон, Минхо - Слизерин

Тизы: Сан - ОФ, Уен - Когтевран (рейвенкло)

Энхайпен: (надеюсь я их не напутал) Джейк - гриффиндор, Хисын - профессор прорицания

ТХТ: Енджун - Дурмстранг, Бомгю - Шармбатон

Ванс: Лидо -Дурмстранг, Сохо - Рейвенкло

Севентин: (за второго я тоже не шарю, но вроде один и тот же) Мингю - профессор зельеварения, Джонхан - Слизерин

Эхо: Бекхен - ОФ, Кай - Слизерин

НСТ: Хендери - Хаффлпаф, Тен - Дурмстранг

Ли Тэмин - профессор ЗОТИ

G-Dragon - Министр мать его Магии хд

Кравити: Минхи - Гриффиндор, Сонмин - Хаффлпаф

Пак Джихун - Хаффлпаф

Эйтон Мёнхо - Слизерин (тут третью попробуй)

Блекпинк: Дженни - ПС, Лиса - ОФ

Твайс: Момо -  Гриффиндор, Найн - Рейвенкло

итзи: Йеджи - Слизерин, Рюджин - Дурмстранг

Ким Хенсо (Биби) - ПС

Чан Вонен (айв) - рейвенкло

Джи - айдл: Юци - ОФ, Минни - Шармбатон

рыцарь без коня из бара
был недавно
ты меня помнишь?
00:02
красивую девушку из бара, которую ты спас от доставучего тюбика https://i.ibb.co/syvKY24/u1-F485-1-151-11zon.png
00:02
ты сказал, что я могу писать тебе в любое время. я же не помешала тебе? https://i.ibb.co/Cmg3BQ6/u1-F31-A-205-11zon.png
00:03
обычное такие парни не спят в полночь, я же права?
00:03

Чувствовать себя героем сериала из начала десятых со средненьким рейтингом было несвойственно Эндрю. Он всегда представлял, что с любой напастью сможет справиться достойно и быстро, однако надежды сказочно рушились с каждым новым испытанием. Было непросто решать в одиночку возникающие постоянно проблемы то тут, то там. В работе как-то все было интуитивно понятно, а коллеги могли подхватить в решении задачи, или лучше сказать, Эндрю умел делегировать: поскольку в их системе работы практически не было прямой вертикали, то Мун занимал должность руководителя только формально, по большей части выполняя те же функции. В жизни с этим было труднее, ведь найти того, кому можно что-то делегировать, тот еще квест с нанятыми паршивыми актерами. Например, когда Мун решил приобрести квартиру, то даже не представлял, какое количество документов необходимо собрать и что оформление ипотеки занимает продолжительное время, в которое остается только нервно ждать одобрения. Эндрю сам выбрал себе дом, но оказалось, что это был не самый лучший вариант — не самый благополучный район, шумные соседи, неудобная транспортная доступность. Без помощи риэлтора у него бы всё затянулось ещё на несколько месяцев, и сейчас его Рождество проходило бы в старой съемной квартире. Правда, там бы точно не случилось прорыва трубы, так что, возможно, риэлтор оказался не самый честный. При продаже он совсем не уточнил, что проводка и сантехника оставляли желать лучшего, а ведь Эндрю еще даже не всё в доме изучал на предмет поломки.

Ещё одно испытание — домашние дела. Для Муна было крайне непривычно решать все домашние проблемы самому, раньше было проще: оставить сообщение собственнику дома о любой поломке и договариваешься на удобное время посещения мастера. Теперь же всё было иначе, когда приходилось выискивать нужные контакты у всех возможных знакомых, а это было максимально непросто для человека, который общается в основном с коллегами по работе и не более. И если бы его снимали каждый раз, когда ломается мебель, сантехника или не хватает инструментов, то это бы точно вошло в топ смешных сцен из сериала. Эндрю буквально учился на собственных ошибках. Например, неделю назад у него сломалась дверца шкафа, к которой Мун пытался подступить всеми способами, разглядывал, измерял, ходил спрашивал в хозяйственный магаз инструменты, на что получал странные взгляды, мол "ты выглядишь не на шестнадцать и как ты не научился чинить мебель". И если с дверцей Эндрю как-то смог подружиться и поставить на место с минимальным психологическим ущербом, то с сантехникой так не получилось бы. Он совсем не учился на водопроводчика, и его максимум — гугл. К счастью, разгребать водные проблемы пришлось не одному. По удачному стечению обстоятельств Эндрю списался с Чарльзом, который был готов выехать в такой поздний час в праздничный день на работе. Этим он чем-то напоминал самого Муна, который мог подключиться к выполнению задачи в любой день, и, пожалуй, если бы ему стало скучно, то так бы и сделал.

— И вас тоже с Рождеством, — запоздало говорит Эндрю на поздравление. Он совсем не смотрел на время, которое в стрессовой ситуации шло одновременно слишком быстро и слишком медленно. Конечно, они уже должны во всю праздновать [по отдельности], а не ходить по мокрому полу в гостиной Муна. Становится даже стыдно за произошедший потоп, который был не подвластен Эндрю, что совсем не мешало чувствовать вину за беспокойство. Симпатичный, статный мужчина с умелыми руками в Рождество должен быть как гость, а не мастер. Но ведь с другой стороны, Эндрю пообещал поделиться ужином, так что если всё пройдет быстро и успешно, то Мун просто не отпустит мужчину без приятного дополнения в виде еды и, может быть, алкоголя.

— Хорошо, что Вы не спустили воду из ванной вниз, прямо по трубам. Иначе она бы полилась в подвальном помещении и это бы только усугубило ситуацию.
Эндрю внимательно слушает, с трудом понимая сказанное. Что нужно было НЕ делать? В любом случае, Мун этого не сделал, чем не усугубил проблему, это уже хорошо. В словах Чарльза столько конкретики и понимания в сказанном, что остается только восхищаться профессионализмом. Эндрю мало понимает, но делает хмурый вид, пытаясь запомнить хотя бы часть сказанного. Надеюсь, он не будет давать мне инструкцию, иначе мне придется это записать. Волнительно быть настолько участливым в процессе, ведь обычно Эндрю отдает все в руки профессионалам и сам сидит как на иголках. Это не было странно, учитывая, как активно Мун общался с Чарльзом в сообщениях ранее.
Эндрю мог бы откровенен в переписках, но смущен при личном общении. В этом и выражалась ловушка, из которой тяжело выбраться, когда все написанные слова становятся тяжелыми в реальности. Эндрю всё детство говорили, что он повзрослеет, найдет себе умную красивую девушку, обязательно кореянку, которая будет смотреть совершенно чудесно рядом с ним, у них будут умные дети и счастливая жизнь. Не оправдать надежды в азиатской семье похоже на проклятье, от которого нужно будет избавляться поколениями, пока про это не снимут фильм с броским названием и яркими сценами из прошлого, в котором Эндрю признается, с кого всё началось. Он ещё с подросткового возраста возраста понимал, что для него точно не уготована судьба примерного семьянина, его взгляд никогда не цеплялся за миловидных девушек, которые с ним флиртовали, а вот на красивых, высоких мужчин — даже очень. Поэтому Эндрю не мог легко соединить свои реальные желания и действительность, в которой он просто обычный мужчина, работающий практически всё время. На самом деле Мун пытался удовлетворить свои истинные потребности, которые выходили за жесткие рамки детского воспитания. Ему нравилось флиртовать с мужчинами вроде Чарльза, которые ещё и отвечали взаимностью. Было приятно слышать комплименты, получать внимание, но обычно это никогда не переходило во что-то серьезнее одного или нескольких раз. Наверное, поэтому Эндрю держится несколько отдаленно, как будто общения ранее не существовало. С другой стороны, Чарльз тоже ведет себя как настоящий профессионал [так ведь и должно быть?]
— Большое спасибо. Я не думал, что вы сотворите чудо, учитывая, что сейчас уже ночь... понимаю, что вам придется приезжать ко мне еще раз, так что вы можете выбрать любое удобное время, поскольку я практически всегда дома, — Эндрю говорит завороженно, смотря на сантехнику бездушно. Они склоняются к трубам, в которых Мун совсем не понимает, и его внимание привлекает только Чарльз, который говорит много умных слов и приклеивает к себе исходящим настроем. Он определенно умел цеплять людей, причем совсем не внешностью, ведь тот же Эндрю был заинтересован ещё до официального знакомства. Было что-то такое в Чарльзе, что несомненно делало Муна слабым в хорошем смысле этого слова. А уж когда Чарльз начинает раздеваться, конечно же для выполнения работы, у Эндрю кружится голова. Это точно не от подвального помещения. Сильные руки мастера оказались обнажены перед голодным взглядом Муна, который впитывал как губка каждое движение мышц. Стараясь не выглядит слишком странным, отводит взгляд, но не может до конца избавиться от желания СМОТРЕТЬ. Господи, как будто я никогда не видел красивых мужчин. Конечно, видел, но... Видел ли я их в своем доме, и настолько красивых? Лишь бы он не узнал, о чём я думаю, это так стыдно. У меня, чёрт возьми, потоп дома, а я любуюсь рельефными руками мастера, который пришел помочь мне с сантехникой. Он настолько соответствует моему типажу, что у меня нет сил сдерживаться и не смотреть, но это так неприлично. Нужно прекращать думать о Чарльзе, пока он у меня дома.

Под гнётом собственных мыслей Эндрю действует на автомате. Слышит, как его просят передать клей и быстро начинает искать нужную вещь, тем самым отвлекаясь от крамольных мыслей. Клей.. клей... клей... как вообще выглядит клей, боже. Чарльз не представляет ворох мыслей в голове Эндрю, который так радуется найденному клею, словно выиграл в лотерею или прошел на шоу Голос Америки. Только вот он совсем не ожидает, что те самые крепкие руки Чарльза, которые так притягивали взгляд, покажут себя в действии на самом Эндрю, который не предполагал фактически оказаться на коленях мужчины. Да, где-то внутри подобная мысль проскользнула, но совсем не в таком виде, и не в такой позе, и не в такой обстановке. Чарльз, не рассчитав силы, притягивает вместе с клеем Энди, заставляя последнего залиться краской. Никаких слов после такого в голове не оставалось, кроме: "Прощу прощения". При том что это вовсе не вина Муна. Казалось, что еще более неловкой ситуации быть не могло, но дальнейшее их неловкое общение показало, что можно вогнать себя еще глубже.
— Нет-нет, всё хорошо, я в порядке. Прошу прощения, я не смог удержать равновесие, наверное.
У Эндрю в голосе появляется неловкость, из-за чего проскальзывает тихий нервный смех, который прячется в переходящий кашель. Мозг бешено думает, что делать дальше, ведь они не могут находиться вот так на полу бесконечно, а социально приемлемое время для реакции уже пройдено, Эндрю никуда не двигается. Он словно вообще не может пошевелиться, только лишь смотрит в глаза Чарльза, совершенно открыто переводит взгляд на обнаженные сильные руки и вновь на лицо. Они оба находятся в  нечто вроде шока, который у Муна медленно отступает, передавая бразды правления любопытству и интересу. Можно бесконечно ходить вокруг да около своих мыслей, но от них невозможно скрыться, и при таком близком нахождении с объектом своего любопытства они переходят из сознания в реальность и реальные действия. Эндрю встает с такого удобного положения в руках Чарльза и проводит по ним с задержкой, совсем не как случайность при столкновении с незнакомцем. Ему самому было не до конца понятно, чего он добивается, но просто хотелось сделать это — воплотить желания в реальность. Безумно приятно прикасаться.
— Надеюсь, вы заканчиваете здесь? Не хочу слишком сильно напрягать работой, понимаю, что сейчас уже праздники. И... я вам обещал ужин. Я, конечно, не тороплю, просто напоминаю. Это одно из тех вещей, которые я могу вам сегодня предложить.
Эндрю звучал одновременно неловко и  слегка игриво [для того, кто вообще никого не приглашает домой и не позволяет себе флиртовать с теми, с кем есть что-то помимо секса на одну ночь]. Вообще Мун не может вспомнить, когда в последний раз вообще ужинал дома с кем-то помимо семьи и коллег. Да, общее состояние всех комнат оставляет желать лучшего, но это в любом случае большой шаг для закрытого Эндрю. В этот момент кажется, что сердце выпрыгнет из груди и вообще Земля начнет крутиться в другую сторону, но ничего подобного не происходит. Вместо ожидаемой катастрофы — тот же самый Чарльз, такой же привлекательный, такой же чарующий, такой же манящий.
— И еще я задам глупый вопрос, но ведь никак невозможно убрать воду, кроме как собственными силами? Я уже смирился, что буду есть в компании с водой, но не хотел бы чтобы она стала третьей лишней между нами. Сейчас! Я пока начну все убирать, и буду ждать вас... тебя.
Эндрю решает воспользоваться шансом и как-то себя себя успокоить, пока его воображение не разыгралось, а убрать потоп кажется хорошим поводом. Если они в итоге действительно вместе поздно поужинают, то явно не с хлюпающей водой под ногами. Эндрю быстро отвлекается на швабру с тряпкой и ведром, что оказывается просто ужасно тяжело. Спасает только то, что воды оказывается не так уж много, и она равномерно растеклась по всему полу, что ночные упражнения с полом больше напоминают обычную уборку. Мун скользит по всему полу на четвереньках, как ребенок, который убирает весь бардак, когда слышит шаги рядом с собой. Эндрю предстает перед таким умопомрачительным мужчиной в таком непривлекательном виде, что даже становится неловко.
— Ах, я почти закончил. Это оказалось сложнее, чем я думал. Надеюсь, у вас ситуация получше и вам удалось все залатать? —  Эндрю садится на колени и отжимает в очередной раз тряпку и смотрит снизу вверх на Чарльза. Даже после тяжелой работы он выглядит прекрасно. Мун поправляет спавшие на глаза волосы и молчит, как будто ожидая вердикта по себе.

[html]<!--HTML-->
<body onresize="setHeight()" style="overflow: hidden; background: rgba(0, 0, 0, 0) none repeat scroll 0% 0% !important; margin: 0px; padding: 0px; display: inline-block; position: relative;" class="post-content"><style>
  .ep-post-quote {
    text-align: center;
    padding-top:15px;
    padding-bottom: 15px;
    }
  .one {
    font-family: 'Pistilli';
    font-size: 22px;
    transform:rotate(2deg);
    line-height: 17px;
  }
  .two {transform:rotate(2deg);
  font-family: 'geo'; text-transform: Code Pro;
  letter-spacing: 6px; font-size: 9px;}
  .three {
    transform:rotate(2deg);
    font-family: 'Curator';
    font-size: 19px;
    }</style>

<div class="ep-post-quote">
  <div class="one">You're <span style="color: #730606">my </span> only  <span style="color: #291b9c">compass.</span></div>
  <div class="two">I might get lost without you</div>
  <div class="three">(Could you tell me where to go?) </div>
</div>
<iframe src="about:blank" name="iframe_test_height" style="z-index:-1;position:absolute;top:0;left:0;width:100%;height:100%;border:0"></iframe></body></html>[/html]

[indent]Чарльз задумывается невольно о своей жизни. Думать — иногда, порой, это так плохо. Он бросает взгляд на всю обстановку вокруг, когда бывает в своей обители, но видит лишь голые, увековеченные стены. Безжизненные, как и его жалкая душа. Как Хани сам. Похоже, нужно было приехать в Кремниевую Долину, чтобы найти своё альтер_эго, полную тёмную противоположность. Свой дом, где Чарльз — его призрак, заточённое видение. Иллюзия никак не уходит, не покидает его и не исчезает, хотя гонит прочь. Мрачные, серые стены комнат Хани встают намертво перед глазами, словно какой-то преградой, даже когда он их закрывает. Чарльз хотел бы разбить их, причём обеими своими дланями, а не какими-нибудь вспомогательными средствами, их бы он уготовил для других пожирающих изнутри целей. За последнюю неделю в мысли Чака словно вселился какой-нибудь демон, в духе Белиала, уничтожая в нём всё самое светлое, питаясь его положительными эмоциями, которых было хоть отбавляй — бери большую ложку и вычерпывай. Обострение приходит всегда перед праздниками. У всех есть семьи, у Хани — одиночество. Даже брат его кинул. Блядский сучёныш. Чарльз не помнит, когда в последний раз радовался, смеялся, да хотя бы просто улыбался искренне, душевно и легко. Хани забыл, когда уголки его губ едва трогало природное электричество. Чак стёр, словно сгусток накопившейся пыли, ямочки на своих щеках, которые так обожают родственники. Иногда, Хани нравится просто так их демонстрировать, чтобы лишний раз привлечь к своей персоне внимание. Порой, он делает это специально, чтобы в очередной раз приковать к себе оппонента острой колючей проволокой, каждый раз всё глубже погружая под кожу свои шипы. Чарльза запросто можно сравнить с дикой розой, что сменила свой яркий красный цвет на чернильный, смоляной чёрный. Он бы с удовольствием подставлял своё лицо навстречу родным рукам вместо того, чтобы при каждой возможности прятаться в свой плотный плетёный кольчужный панцирь, потому что его всё не устраивает.

[indent]Но сейчас всё по-другому.

[indent]Дом господина Муна такой светлый, такой тёплый, такой…красный, даже алый. Тётка-ведьма Ман Воль бы сказала, что здесь аура золотого, хорошего человека. Хани в эту чушь не верит, поэтому про себя говорит, что это просто дом добра, безо всякой мути про биополе. А сам хозяин дома — настоящий искренний ангел, с исходящим от него гипнотизирующим и дурманящим светом. Ему хочется покориться. Но Чак вместо этого вроде бы с ним же воюет, но в то же время гибнет.

[indent]— Вы...не напрягаете…я…не напряжён, вовсе нет, — натянутый как тетива прерывистый вдох, наглая ложь самому себе, летит в тар-та-ра-ры. Чарли кусает до боли свою нижнюю губу, на пару мгновений заставляя себя заткнуться, чтобы перевести дыхание и сделать паузу. Если он сейчас наговорит на эмоциях слишком много всего бессвязно лишнего, то хозяин дома подумает, что этот сантехник страдает дислексией и вырванные из контекста слова можно вообще расценивать как своевольничество. — Мне осталось совсем немного, — он так завороженно смотрит на Эндрю, что лёгкая обходительная улыбка непроизвольно кривится в дьявольскую ухмылку, кроющую за собой желание коснуться уст господина Муна и пробежаться по ним подушечками пальцев, чтобы ощутить её. Но руки Хани так бессовестно запачканы в клее [он уже измазал нечаянно Эндрю, когда положил ему на плечи свои длани]. А сейчас позволить сделать себе это, переступить черту ещё больше, было бы неправильно. Сей чистый, красивый, интеллигентный молодой человек недостоин того, чтобы с ним обошлись настолько некрасиво грязно и бездумно. — К сожалению только своими силами можно справиться с этой проблемой, — виновато тянет Хани, вспоминая сколько воды рассредоточено по всему дому господина Муна. Ему бы хотелось и это взять на себя, лишь бы аккуратные и нежные руки Эндрю не распухли от воды. — И это вовсе не глупый вопрос, господин Мун, а очень даже мудрый, — словоохотливо кивает, как болванчик, Чак, зарекаясь себе поспешить и доделать всё как можно скорее. — Пара штрихов и я помогу Вам. Так что эксплуатируйте меня по полной программе. Буду весь целиком и полностью в Вашем распоряжении, — осколки фраз разбиваются в помещении, подобно фарфоровой вазе, которую нечаянно смахнули. Звучит двусмысленно. Хани этого и добивался. Он доволен как никогда. На это и был расчёт. Даже йоты вежливости как не бывало.

[indent]Чарльз уже привык к приятной тяжести тела господина Муна, Чарли обескуражен таинственным орехово-лесным ароматом с мизерной ноткой сладости, исходящего от тела господина Муна, что чуть ли не порывисто, с горьким сожалением, разочарованно шумно вздыхает, когда тот оставляет его. Хочется зацепиться за его край одежды и потянуть назад. Хочется снова опрокинуть его, теперь уже на пол, пригвождать Эндрю и распластать на полу под собой. Чарли…Хани машет рукой перед своими глазами, прогоняя иллюзию, иначе так можно утонуть, утопая в пучине фантасмагорий.

[indent]Чарли аккуратно протирает хлопчатобумажной тряпкой [взятой из своего арсенала] трубу, избавляясь от лишнего клея. Его пальцы липкие и грязные, приходится наскоро обработать их влажными салфетками и обеззаразить спиртовым раствором. Работу Хани заканчивает спешно, рвано, но в то же время профессионально, не упуская ни единой детали. И хоть он и никуда не торопится, никто мужчину не подгоняет, но так привычнее. Каждое его действие автоматизировано до идеала. Он делал подобное тучу раз, сбился со счета сколько. Даже если оно и не нужно вовсе. Ему не в первой трудиться в цейтноте, аврал и режим многозадачности сделало из него самого настоящего специалиста своего дела. У Хани оказывается свободное время, чтобы можно было сбавить обороты и не торопясь убрать инструменты обратно в свой чемоданчик сантехника. Для каждого там определенное место и Чарли не спешит, пока господин Мун отлучается за шваброй с ведром, чтобы начать делать уборку. Чак следует за ним, чтобы быть к нему ближе, пусть и занимая место на достаточном расстоянии от мужчины. Хани монотонно складирует все свои вспомогательные для трудовой деятельности детали, ровно до того момента, пока его взгляд не останавливается на хозяине дома. Точнее на картине, которая предстаёт перед ним — снующий туда-сюда, ползающий на коленях по полу Эндрю. Ебать. Ебать как охуенно, хотел бы сказать Чарли, да только не хватило звука или букв, или всё вместе. Один лишь свод из мыслей.

[indent]Просто. Окажись. На мне.
[indent]Просто устрой на моих бёдрах уборку со страстью.
[indent]Н е м е д л е н н о.

[indent]Кажется, завидовать полу — это нормально, да?! Взгляд Чарльза скользит от затылка молодого человека вниз, пересчитывая каждый позвонок, который так ярко выделяется сквозь футболку, сосредотачиваясь на бёдрах господина Муна. Ткань на шортах хозяина дома обтягивает его задницу и Хани чуть ли не издаёт поверженный, протяжный рык, дикий, зверский, вовремя успевая поднести ко рту кулак, сгибая сжатые пальцы, впиваясь ногтями тягостно в кожу внутри ладони, прикусив костяшки указательного и среднего, чтобы выстонать беззвучно. Даже невооружённым взглядом видно насколько упруги и натренированы ягодицы господина Муна. Он явно фанат приседаний. Так почему бы ему не потренироваться прямо на Хани? Эндрю, хочешь я стану твоим стулом? А кроватью? Здравые мысли ушли только что в отпуск. Их больше не будет, не ждите. Снедает жажда не просто потрогать господина Муна за зад, а сжать его мучительно, стиснуть и впиться каждой подушечкой. Чак нервно сглатывает, чувствуя, как внизу живота предательски щекочет возбуждение от одних лишь только проносящихся кадров в черепной коробке того, что именно и как именно он возжелает проделать с Эндрю. Пейзаж перед глазами завораживает настолько, что Чарли роняет зажатые меж пальцев сменные комплекты расширительных тисков. Те звучно падают, подобно рассыпавшимся на порванном ожерелье бисеринкам, в чемоданчик, теряясь меж остальных инструментов. Но Хани настолько п о х у й, потому что Чак как изголодавшийся снежный барс пялится на свою жертву — кипельно_белого, кристального кролика, машущего своим, как приторной воздушной ватой, хвостиком. Благо голова ещё соображает настолько, что челюсть вместе с разумом не упала вниз на несколько этажей, ниже подвального помещения.

[indent]Чарли сносит крышу к а т а с т р о ф и ч е с к и. Брюнет больше не может здраво расценивать ту картину, которая предстаёт перед его глазами. Он ведь тоже это почувствовал. Ему же всё это не показалось?! Этот вайб, это притяжение, эту искру, которая полыхнула между ними [чтобы разгореться с новой силой], этот взгляд хитрого лиса по имени Эндрю, который буквально заговорщически подмигнул ему. Нельзя так играть с огнём. Нельзя так беспечно бросаться мириадами бликов. Иначе можно ненароком, нечаянно устроить пожар. Господину Муну будто бы в руки дали спички, которыми тот чиркнул о коробок и приманил на своё яркое бушующее пламя, что лижет призывно языками, размывая расстояние между ними двумя. Хани смотрит на Эндрю так жадно и похотливо. Умом он понимает, что не стоит так пялиться, не надо настолько поедать поедом, пожирать его глазами, но, поздно. Даже слишком. Голос господина Муна звучит как начало конца, как та самая отправная точка, стирающая всё, что было до и открывающая всё то, что будет сейчас. Хани стыдно признаться, но он абсолютно не слушает и не слышит то, что говорит хозяин дома. Кажется, задаёт какой-то вопрос, вроде бы что-то про их общие дела. Разделяющая грань под названием «норма приличия», «сдержанность», «воспитание» трещит по швам, тлея в пепле со здравым смыслом. 

[indent]— Ты…, — Чарли оказывается рядом с Эндрю, плавно, практически беззвучно опускается вниз, прямо к нему, ласково заключает запястье в кольцо своих пальцев, тянет руку хозяина дома на себя, касается очень поверхностно, легко своими устами. Хани коротко целует кожу на его руке, перемещает свои ладони на овал лица Муна, очерчивает подушечками больших пальцев его скулы, подбородок, губы, до которых ему так хотелось добраться. Чарльз осторожно мажет своими устами сначала одну щёку, потом вторую, оставляя лёгкий чмок на кончике носа Эндрю. Хани проделывает с ним особенный ритуал, который ещё никогда и ни с кем не делал. Но с Муном это вдруг проявилось из глубоких спрятанных недр души, как по какому-то наитию. Чак проталкивается к нему вперёд, стесняя их движения и раздумывая, куда бы после деть руки. Вопрос решается сразу – на шею. Чарли захватывает его, притягивая ладонями, принуждая склониться ещё ниже, тягостно, медленно, балансируя на грани не_разумного, криминального и запретного. Он смотрит ему в глаза слишком долго и слишком проникновенно, прежде чем сказать что-либо. Сердце пропускает пару ударов и разгоняется до скорости, с которой, кажется, не живут. Взгляд Муна выбивает воздух из легких. — … Эндрю, прости, но я не могу больше сдерживаться. Я от тебя сейчас рассудка лишусь, — хмыкает, растворяясь в улыбке Чак и тянется степенно к губам Муна. Он проводит кончиком языка по контуру его уст и отворяет, как послушный мальчик свой рот, позволяя войти фимиаму, льстиво восхваляя его про себя. Этот жест — как приглашение для него, намёк, что не только туда имеет доступ. И у него не будет путей к отступлению. Хочется наслаждаться каждым мгновением, каждым касанием, пуская скудные остатки самоконтроля. Взгляд Хани на Муна разброздан, он вторгается с напором в его губы, беря штурмом. Язык Чарли нападает на его, подавляя своим присутствием, чтобы подложить бомбу под него. Свирепый и беспощадный террорист, который не дрогнет, подбрасывая взрывоопасный запал. Разгон от нежности с переключением передачи до выжимания газа по полной. Поцелуи Хани с разбоем и натиском, уста атакуют и отстаивают свои права. Чак накрывает его губы своими, не отступая и не давая ему ни единой возможности перехватить их. Специально задевает все рецепторы Муна, продолжая дальше натирать его наркотическим веществом. Собой.

[indent]Чарли чувствует ответные импульсы, чувствует, что всё делает правильно, чувствует, что их желание одинаковое. Полный тотальный синхрон. И Хани не хочет терять времени на все эти сантименты и нормы приличия. Он намерен обескуражить господина Муна и выбить ему почву из-под ног. Чак чувствует сильный приток крови, сосредоточенный прямо по всему его основанию в нижней части тела. Возбуждение пульсирует, отдаваясь в ширинку, Хани приходится зажать его как следует, вклиниваясь в Эндрю, чтобы сдержать порыв, не сплоховать и не оплошать. В прямом смысле.

[indent]— Эндрю, пойдём, проверим, как работает твой душ, — шепчет надрывно Чарльз прямо в его уста. Он не устоял / не смог совладать со своими эмоциями [нужное подчеркнуть ярким цвето_выделителем]. Хани сбивчиво дышит, губы жжёт от их поцелуя. Ему так понравилось, что хочется впиться в эти уста снова, будто бы он самый сладкий нектар и одновременно самый токсичный, обволакивающий своим дымом, проникающий в каждую клетку, никотиновый яд. Чарли хотелось бы, чтобы не только его волосы, но и кожа, всё тело пахло одним лишь им — Эндрю. Высосать из него всю душу, завладеть его сердцем, свести его с ума — кто сказал, что Хани пришёл без подарка в канун Рождества? — Я чувствую, господин Мун, как сильно ты тоже этого хочешь. Твоё тело буквально кричит об этом, — рокочет Чарльз, жадно осматривая лицо этого мужчины. Поплывший взгляд, припухшие губы, красивая шея… В этом человеке идеально в с ё.

[indent]Чак подхватывает этого мужчину, устраивая ладони на его бёдрах, заставляя Эндрю обвить себя ногами. Он уносит его в ванную комнату, опускает Муна вниз, оставляя [на долю секунды] стоять, облокотившись у стиралки, отлучаясь, чтобы настроить воду в душевой кабине и дать стечь ржавой, застойной. Чарльз починил его трубопровод, в качестве временной меры этого хватит, чтобы провести полноценно праздники. Он ведёт себя бессовестно по-хозяйски, пока сам хозяин дома обескуражен поведением своего гостя. Хани немножко ощущает себя тем самым Дэмианом Сальваторе, который притворился его братом Стефаном, чтобы проникнуть в дом под видом миляги-парня. И добился своего. Его пустили. Нет, Чак, правда вполне себе умеет быть скромно-очаровательным, но есть один нюанс. И кажется, этот нюанс, априори, господин Мун. Поймав нужную температуру, он оборачивается к нему, подходит ближе, почти вплотную.

[indent]— И знаешь, Эндрю, я не хочу просто какой-то быстрый перепих, а потом ужин, я даже не хочу одно свидание, с тобой я хочу минимум десять, — Хани руками ныряет под его футболку, чтобы зацепиться пальцами за кромку одежды, спускает его шорты с нижним бельём так низко, как может и ладонями скользит на голые ягодицы, что тихонько урча сжимает и подстроившись поднимает Муна, чтобы усадить на стиральную машину и стянуть такие лишние шмотки до конца, отбрасывая их в корзину для белья, оставляя лишь футболку. Чарльз удобно устроился между стройных и длинных ног, которые уже с жадностью огладил от самых щиколоток до бедер, тогда как вода продолжала хлестать за спиной, конденсатом оседая на запотевшем зеркале и стеклянных стенах самой кабины.

[indent]— А сейчас я хочу тебя, господин Мун, — Чарли начинает целовать нежно, лишь отрывается на мгновение, чтобы стянуть с желанного тела футболку, отдавая свою одежду полностью во власть Эндрю. Каждый раз улыбаясь тому, как он расправляется своими крошечными пальцами с застёжками и молнией на ханиных штанах. Возвращается к Муну с уже другим, мокрым, жадным поцелуем, прижимаясь вплотную, кожа к коже, чтобы осторожно, снова приподнять Эндрю за бёдра, шагнуть с ним в кабину под душ и поставить мужчину на ноги. — Я хочу, чтобы ты был моим, — Чак тянется к лицу Муна, цепляется за шёлк прядей его волос, влечёт вниз, запрокидывая его голову, обжигая губами и дыханием выступ шеи, припадая к нему. Ещё один волнующий символ мужественности — выделяющийся кадык. Чарльз очерчивает его влажными круговыми движениями с помощью кончика языка и губ, перемешивая вращения по/против часовой стрелке/и. Чтобы запутать больше, чтобы свести с ума.

[indent]Сражайся или умри.

[indent]Как же бесит эта скандирующая толпа, как на древнеримской арене. Их рёв слышен даже через дорогу на соседней улице. Как же раздражают эти грёбанные ублюдки. Люди, которые вваливаются в заведение под названием «бойцовский клуб» с зловонным, мерзким перегаром. Люди, которые, выходя из помещения, садятся буквально на шпагат, их туловища распластаны на грязном, вонючем полу кишащий окурками и чьими-то генетическими остатками безумия. Мерзость.

[indent]Под конец рабочей ночи Ноэль весьма часто бывал раздражен. И это «весьма часто» уже входило в понятие нормы, сменяясь на «постоянно». И дело тут не то, чтобы в усталости, хоть и не без этого, очень часто, читай – всегда, у него нет времени нормально поесть. Так что за несколько часов до рассвета Кинкейд дико голодный и настроения расшаркиваться с кем-то в любезностях у него просто нет. Приходится следить не только за посетителями, но и за некоторыми сотрудниками, которых проигравшиеся клиенты очень любят винить в своих проёбах. Вот и сейчас, Ноэль замечает краем глаза как какой-то доходяга пытается душу вытрясти из его друга Бена. Бойца Блейка, который обычно решает такого рода проблемы поблизости нет. Тот вообще-то Ноэлю очень нравился, в плане, он его кормит. А это уже серьезная заявка на доброе расположение Ноэля Кинкейда.

[indent]Охранник молниеносно оказывается рядом и заламывая руку посетителя выпускает Бена на свободу. Тот быстро исчезает за чужими спинами, но вот Ноэль остается разбираться с благим матом орущим мужиком. Он громкий, раздражает уставшего Кинкейда лишь сильнее, но тот пытается держать себя в руках, оттесняя мужчину к выходу. Тот в запале собственных криков сначала не понимал, что происходит, но, когда оказался рядом с дверью, начал орать еще громче, хотя Ноэлю это казалось невозможным. Сколько мощи, однако, имеют человеческие связки. И как мало терпения остается у Кинкейда…

[indent]— Конечно господин, нам очень жаль, что ваша ставка не сыграла, — говорит он заученный текст, выталкивая того наружу и закрывает на замок. Внутри осталось не так уж и много людей. Примерно треть от того количества, что было в разгаре смены. Собирающийся потихоньку домой персонал и гости, с которыми еще не рассчитались, или которые еще не допили, но дебоширов вроде больше не было.

[indent]— Вывел его, — устало говорит Ноэль другу и с благодарностью хлопает того по плечу перед тем, как уходит переодеваться, замечая, как его коллеги выводят последних посетителей к выходу. Кофе — это очень хорошо, кофе — топливо, благодаря которому Ноэль доберется до дома. Кинкейда нельзя назвать особо открытым и дружелюбным человеком, да и внешне парень выглядит угрожающе, даже когда улыбается, его оскал больше походит на пасть аллигатора, а туда лучше не рисковать класть свою голову. Нет, не укусит — заглотит даже не жевавши. Пусть его воинственная тактика настоящего рыцаря и сбивает многих с толку, но некоторых он все же пускает в свою жизнь, ну, или в какую-то ее часть.

[indent]Жуя медленно кимпаб, Ноэль прикрывает устало глаза и думает, что вместо кофе не отказался бы от пива, надо заглянуть в холодильник дома… Да и в целом надо сходить за продуктами, потому что даже корм кошачий на исходе, а сестра сегодня ночует у своего парня. Так что дома шаром покати. Сам Кинкейд в состоянии лениться и голодать, но вот любимого кота без пищи никогда не оставит. От создания мысленного списка дел на сегодня, половину которого он благополучно забудет, Ноэль отвлекается на громогласный шум, что слышит рядом с запасным выходом из бойцовского клуба. Из комнаты для персонала так удобно выйти наружу, для этого даже не надо обходить через весь зал, чтобы покинуть помещение через главную дверь. Парень подрывается со своего места и выбегает на улицу.

[indent]События перед глазами Кинкейда разворачивались с бешеной скоростью. Три самых обычных по телосложению мужика обступили одного, огромного жилистого амбала. Со стороны это было похоже на юмористическую карикатуру-мем, где большой и злой зелёный Халк дрался с маленькими, но ушлыми гномами, отшвыривая их в стороны одним только рёвом своей глотки. Кинкейд бы притаился и дальше стоять в стороне, сетуя, что не взял с собой поп-корн, ровно до того момента, пока пацаны не начали играть грязно и не обнажили свои корявые резаки, пустив их в ход.

[indent]— Гайз, это что за фланкировка шашками? Или ваши кулаки такие же маленькие, как ваши яйца?, — режет своё лицо острым оскалом Ноэль, словно попал не на обычную стычку четырёх мародёров, сцепившись друг с другом в прямом смысле языками, а на искромётную стрит-гонку форсаж. Чья машина приедет первой, тот забирает в придачу к своему автомобиль соперника. Ноэль берёт воображаемый джойстик, вводит логин и пароль, дабы сыграть в эту партию «mortal combat». Почему бы, собственно, и нет, правда? Тем более руки так зудят причесать кого-нибудь. Вот только один из них решает ещё и перейти на личности. Идиот.

[indent] — Опа, ещё один пупсик. Присоединишься к нашей групповушке?, — скрипят связки урода сухим, жестким мелом по намыленной доске, готовой в любой момент придавить под своей ничтожностью, обращаясь к Ноэлю.

[indent] —  У тебя рот барахлит, вышкурок приблудный, — кривится Кинкейд с отвращением. Ноэль недовольно щурится, делая еще шаг в направлении мужчин. Останавливается, делая вид, что не расслышал и, показательно фыркнув, расстёгивает до конца куртку. Становится душно, к тому же кожаная куртка сковывает активные движения. Вспышка ярости перерезает кабельные провода здравого смысла. С ума сойти, так его давно не называли. По крайней мере из ныне живых. Вспоминая былые времена в родительском доме, который до сих пор оставался его домом, чтобы там не говорили, он даже представить не мог, чтобы у кого-то на районе в голове промелькнула идея назвать его «п-у-п-с-и-к». Скорее всего, они даже слов таких не знали. Но даже если бы узнали, стоило лишь попробовать, чтобы в последствии убегать подальше, крепко сжимая расквашенный нос.

[indent] — «Пупсик» у тебя в лансах твоих! Я тебе сейчас не только жевалки шваркну наглухо, но и вафлю твою в порошок сотру, — огрызается он, мельком замечая отблеск металлического лезвия в руке одного из мужчин. Ноэль переводит взгляд на фигуру, пришедшую в движение. Ещё боковым зрением замечает первые шаги в его направлении и машинально уворачивается, прямо как неукротимый воин, наблюдая, как бугай пролетает мимо, едва ли удержавшись на ногах, врезаясь в мусорный бак. —  Ха-ха, жалкий двортерьер, — Кинкейд разочарованно выдыхает, доставая пачку сигарет и щелкая зажигалкой. Ноэль выгибает бровь, выпуская струйку дыма. С усмешкой смотрит на мужчину, который уже начинает закипать, остановившись в паре метров от него. Сбивая пепел с тлеющего кончика сигареты. Повторно качает головой, услышав в свой адрес целую серию угроз и подробностей, что именно с ним сделают и как расчленять его тело на мелкие кусочки, которые потом пустят на органы. —  Хорошо, чумоход, как хочешь, — сильно затянувшись, Ноэль бросает сигарету на землю и ускоренным шагом направляется к мужчине, попутно выпуская дым изо рта. Уклоняется от очередного удара, а вернее его попытки и сильно бьет противника с ноги по коленной чашечке, заставляя согнуться. На секции это считалось против правил, но не более чем удар в пах, который последовал сразу после. Сейчас это был не детский кружок, а жизнь, тюрьма и бои на улицах научили Ноэля одному: «здесь нет никаких правил».

[indent] — На колени, сука, — произносит Ноэль надменно, разочарованно выдыхая в ответ на отборный поток мата. Он замечает в руке складной ножик и качает головой —  На меня и с ножом, а я думал мы подружимся, крендель, — цокнув фамильярно языком, Кинкейд отшатывается в сторону, чувствуя, как лезвие полоснуло куртку, едва ли задев кожу. — Ах ты выблядок, это была моя любимая куртка!, — Ноэль уворачивается от лезвия и при первой же возможности, выбивает оружие из руки мужчины и после удара по кадыку, начинает колотить его куда попадет. Удар кулаком — за испорченную куртку, ещё один удар — за парня, на которого набросились эти трое, снова удар — за его тяжёлую смену, удар сильнее — за отсидку на нарах и вновь удар — за уничтоженную {сожженную} судьбу в родительском доме, в котором была вся его жизнь. — Всего…лишь….надо….было….извиниться! Гнида!, — цедит высокомерно сквозь зубы Ноэль, продолжая лупить мужчину. В какой-то момент слышит голос за спиной, кажется, он звучал и ранее, но иногда, в процессе драки, Кинкейд полностью терял связь с внешним миром. Кажется, это был именно такой случай.

[indent] —  А?, — Ноэль испуганно оборачивается, поправляя растрепанные волосы. Он не замечает свои окровавленные костяшки пальцев, которые окрасились багровым пиком, Кинкейд боли не чувствует. Молодой человек смотрит на парня, подходящего ближе и быстро принимает абсолютно бесстрастный вид, бросая взгляд на его одежду, на которой сейчас застыли следы крови, как на какой-то картине Мунка. — Бля, кент, кровища хлыщет у тебя знатно, пизда рулю, — Ноэль, ещё раз бьёт «обидчика» по ребрам, успев шикнуть ему плюясь словно гадюка ядом токсичным. — Ещё раз увижу тебя и твоих блядей здесь — убью, — глаза Ноэля тому подтверждение, они не солгут, слишком смотрят серьёзно. Охранник наступает на спину мужика своим каблуком ботинка, толкая его, отшвыривая в сторону. Чувак побитой и покусанной облезлой псиной отползает назад, бормоча что-то себе под нос. Кинкейд думает, что это извинения. Живой. Оу, жаль. Ноэль провожает отрешённым безразличным взглядом удаляющуюся фигуру, два остальных упырка, видимо убежали. С ними разобрался Халк. К слову, о нём.

[indent] —  Эй, полосатик-рэмбо, ты как? Сможешь до больнички дотерпеть? Там моя машина. Я отвезу, — Ноэль показывает парню опереться на его плечи, достаёт из кармана ключи, нажимает на кнопку разблокировки сигналки, помогает парню, как может, дойти до авто. Всё-таки незнакомец отнюдь не маленький мужчина и Кинкейду немного тяжеловато. Максимальная тяга в руках – 120 кг, бёдрами Ноэль берёт все 180. Ноги – его сильная сторона. Ноэль подводит парня к своей тачке – хромированного цвета макларен [батя подарил], открывает салон, приглашая нового знакомого, сам занимая место водителя своей ласточки.

[indent]—  Меня зовут Ноэль. А тебя как, здоровяк? И, кстати, даже не смей предлагать мне оплатить химчистку, кровавая Мэри, —  лёгкая усмешка уголками губ играет на лице Кинкейда смехотворную мелодию, сцепление – педаль в газ – передача намбер 3 – душный рэп бьёт кульбит в колонках. Пристёгиваться охранник не собирается. Он собирается гнать и нарушать, чтобы его новый друг успел доехать до лепилы.

— Правда думаешь, что он придет? – Спрашивает Рэн подливая горячий чай в уже остывшую кружку брата. Хиро же поджимает губы в недовольстве. Мягкий тон старшего его вовсе не вводит в заблуждение. Фроста он, мягко говоря, не жалует. И нет, Линкольн не делал чего-то из ряда вон. Ну, не понравился ему Эллис, ну отшил он его… С кем не бывает? Но брат на все это смотрел под другим, своим собственным углом. Однако, при всей неприязни, что он испытывал к парню, высказываться о нем плохо напрямую себе не позволял. Как показал опыт – это плохо заканчивается. В частности, для него самого. Потому что Хиро может и похож на ангела, но злится как демон. Да и не то, чтобы Рэн хотел обидеть своего младшего и его нежные чувства. Все это неприятие исходит из большой любви к своей семье, частью которой Хиро и является.
Тем не менее, тут он попал не в бровь, а в глаз. И кот не находит достойного ответа на этот мягкий выпад, предпочитая «обиженно» отвернуться. Фрост пришел ночью, пьяный вусмерть. Лез обниматься и сказал, что Эллис ему нравится. Стоит ли говорить, что Хиро понадобились все силы мира, чтобы не верещать от восторга? Омрачало все это счастье только состояние Линка и опасения, что наутро он ничего не вспомнит. По их ночной договоренности они должны встретиться утром, прямо тут, вот Хиро и сидит. Ждет, нервно качая ногой, вливая в себя уже третью кружку чая, а старший братик не спешить хоть как-то его успокоить, только больше топлива подкидывает в его тихушную истерию. Хиро тихо материт про себя Мию, которая так некстати оказалась свидетелем происходящего и утром все доложила старшему. В красках. Пора прикрывать эту лавочку, пусть живут в своих квартирах.
— О, явился не запылился, — «по-доброму» усмехается, приглядываясь к вошедшему и тут же присвистывает, — мне нравится, как он выглядит, — и такая довольная рожа, что Хиро становится не по себе, но заставляет себя сидеть спокойно и не оборачиваться. Долго ждать Лина не приходится, он усаживается рядом и кот подмечает что тот в не самом радужном настроении. Можно смело утверждать, что день рабочий сегодня пойдет по пизде.
После выпитого кофе Эллис таки решается открыть рот, но не успевает ничего сказать. Он уже давно не говорил на японском, но не забыл родной язык. Именно поэтому так и замер с круглыми глазами и чуть приоткрытым ртом. И как теперь понять-то? Помнит он что-то с ночи, или нет? С одной стороны ведет себя почти как обычно, с другой же он только что использовал обращение, которым обычно называют друг друга влюбленные парочки. Откуда он вообще это слова взял? Не японец ведь ни разу. Тем не менее, Хиро мало-мальски берет себя в руки и прочищает горло, - ага, привет… — И тогда Фрост поворачивается к нему и младший может рассмотреть здоровенный фингал. Ночью он выглядел не так страшно, а сейчас уже цвел буйным бордово-фиолетовым цветом, увеличившись в два раза по размеру. Хиро поджимает губы, чтобы ничего по этому поводу не сказать и прячет руки в карманы, чтобы не потянуться к чужому лицу. Так нельзя, но так хочется, что кулаки сжимаются покрепче.
Отвлекает его все тот же Линкольн, который просит о помощи и смотрит так, что Эллис готов помочь ему чем угодно, хоть спрятать труп, серьезно. Снова хочет что-то сказать, но снова не может, потому что кто-то сзади подошел и по-хозяйски приобнял его за плечи. Кот немного дергается, тут же оборачиваясь, чтобы посмотреть кто там (мало ли, может кто-то из друзей или знакомых), но видит абсолютно не знакомое лицо. Парень в свою очередь не очень приятно улыбается ему, второй рукой, в которой держит деньги, поддевая его за подбородок.
— Тут счет и чай и, вот еще, — пока тот говорит, Хиро скидывает с себя чужие руки и вообще отодвигается подальше. – Двадцатка, — вытаскивает из заднего кармана купюру и кладет все перед звереющим Рэном, — хочу угостить пироженкой сладенького мальчика. – Эллиса передергивает от отвращения, очень хочется залезть в душ и отмываться, пока не исчезнет это омерзительное ощущение. Должно быть все эмоции отражаются на его лице, потому что незнакомец, смотря на него ухмыляется, — ух, какой, — роняет он перед тем, как вернуться за свой стол.
— Клянусь, если ты щас принесешь пирожное, оно окажется у тебя на лице, — предупреждает он брата, который все еще тяжело дышит, но частота пульса уже падает, он приходит в норму, все-таки, хорошо мама их выдрессировала. Зато пульс сидящего рядом Лина прям шкалит. Хиро поворачивается к нему, чтобы спросить все ли с ним в порядке и чем ему нужно помочь, но опять не успевает. Серьезно, дадут ему сегодня нормально поговорить с ним, или нет?! За спиной слышен жуткий грохот и крики, а Рэн срывается с места. Кот резко оборачивается и видит натуральный хаос: стол, за которым сидела неприятная компания – в щепки, сами они с ног до головы в чае и выпечке, орут благим матом. Другие посетители в таком же ахуе. А сидящий рядом Фрост вроде как успокаивается и в целом выглядит довольным. Рэн выпроваживает толпу из заведения и Хиро с облегчением выдыхает. Наконец-то, да здравствует покой и… И тут Линкольн резво соскакивает со стула и тянет младшего за собой к выходу.
Эллис про себя отмечает, что вот это вот – совсем другое дело. Рука Лина ощущается приятно, прохладная и мягкая, ее не хочется вырвать и переломать каждую кость. Хочется, чтобы страший трогал его чаще, хотя бы так... Хиро оборачивается и легко машет брату на прощание. На улице они замечают этих… Кот даже теряется, не зная, как бы окрестить эту компанию. Они похожи… На свору. Свору собак, озлобленных и невоспитанных. Какого-то черта они идут за ними следом. Хиро не понимает ровным счетом ничего.
— А зачем…?
— Эй, мальчики, потрахаемся? Чур я сверху! – Нэкомата впал в настоящий ступор, ибо, какого хуя? Фрост отпустив его руку резко заворачивает куда-то за угол, за ним следом бросается свора, а Эллис оглядывается вокруг, будто пытаясь понять, это действительно с ним сейчас все происходит, или он попросту еще не проснулся? Болезненный щипок за руку дает понять, что происходящее еще как реально и он бегом несется за ними следом в переулок. Лин окружен, загнан угол и кольцо окружающих сжимается, перекрывая ему пути отступления. Раздумывать особо некогда.
— Отошли от него. – И конечно же первым на него обращает внимания тот ублюдочный чел. – Захлопнись нахуй, — говорит прежде, чем тот успевает ответить. Хиро вообще-то очень добрый и воспитанный, просто конкретно этот человек, ну, или кто он там… Кем бы он ни был, он не достоин хорошего отношения. А еще Эллис так зол, что даже воздух вокруг него начинает наэлектризовываться, приподнимая его волосы и одежду, маленькие разряды потрескивают на кончиках пальцев, — в последний раз предупреждаю: отошли, или будет больно.

— it's gonna take more than this for me to break  //  life has gotta kill
fate is my love call my sex _ ‹ ♠ › _ is beating  my drug —

can i get   an amen?

— cross my heart and hope to die  //  i've tried and tried a million times
my  devils , they whisper _ ‹ ♠ › _ i'm livin' in a  nightmare —

w e l c o m е   t o   m y    dark side

ты точно не сверхпроводник? с тобой никакого сопротивления, только бесконечная мощность

От резкой смены положения из груди Ноэля вырывается восхищённый вдох. Освальд  над ним выглядит чертовски потрясающе, его руки держат крепко и младшего плавит от этой силы. Ему нравится происходящее настолько, что начинает забываться и наконец отпускает себя, откровенно наслаждаясь каждым касанием. Кинк первый в его жизни, кому Грейвс хочет уступить, отдать власть над собой и посмотреть что будет. И если бы не похоть, застилающая глаза и здравый рассудок, лис бы испугался собственных чувств. Но сейчас перед ним только он, его руки, губы и дикие глаза, смотря в которые хочется податливо скулить, но Ноэль сдерживает этот порыв, сосредоточившись на словах Оззи. Вредничает в ответ на это промедление, жадный лисёнок хочет всего и сразу. Не любит ждать, но старший так хорош, что Грейвс снова уступает, пытаясь не упустить смысл его слов. Он говорит грязно, но лису нравится как это звучит, с ярким оттенком ревности, с чистой похотью, капающей с его губ. А Эль готов слизывать каждую каплю, впитывать в себя, потому что хочет запомнить. И просить ещё… Но ещё больше он хочет подкинуть дров в это пламя, хочет вытащить из этого парня всё, что только может и ещё немного.
— Что такое, папочка? — ухмыляется дерзкой сукой, — просто сделай так, чтобы я забыл о них всех, — блаженно прикрывает глаза, когда чувствует, как хватка становится сильнее в ответ то ли на очередное «папочка», то ли на слова. Ноэль не может понять, а Оззи не позволяет ему соскрести в кучку остатки самообладания, начиная двигаться на Ноэле. Кожа кумихо нагревается, становясь горячее, танцор стонет в голос, уже совершенно искренне и по-блядски, глядя в дьявольские глаза, в которых видит собственное отражение. Лис горячо выдыхает, его чертов грязный рот произносит очередную партию слов, от которых ведет и Эль ногтями впивается в кожу на широких плечах, чтобы хоть как-то заземлиться. Грейвс хочет его так сильно, что плакать хочется, а особенно, когда Оз убирает от себя руки, поднимая их вверх, лишая Ноэля возможности трогать его в свое удовольствие.
На запястьях защелкиваются браслеты, металл приятно холодит кожу, а нахлынувшее чувство беспомощности перед этим хищником, нависающим над ним сверху, откровенно кроет. Эль на пробу дергает руками и хмурится от неприятного звука. Оковы держат крепко. Он чувствует себя в капкане, но не боится, ибо сам туда полез, еще и с удовольствием, которое приятными мурашками пробегает по телу. Каждое слово Кинка ласкает эго Ноэля, лишь распаляя его сильнее и в момент, когда он уже готов начать снова угрожать и скандалить, чтобы получить на конец своё, то, за чем мы здесь сегодня собрались. И именно в эту самую секунду Оззи целует его. Казалось бы, они сегодня успели сделать вещи и посерьёзнее, но этот поцелуй был таким мимолетным и нежным, что лис не мог не заметить, как шевельнулось что-то слева под рёбрами. Там, где, как себя пытался неоднократно убеждать себя сам Ноэль, навсегда темно и холодно, вовсе не пригодно для таких вот чувств.
К счастью, эта вспышка быстро сменилась другой, более яркой, такой нужной, необходимой. Его пальцы идеальны, двигаются так, будто он уже знает это тело. И пока Ноэль изо всех сил пытается не кончить от простой, хоть и быстрой, растяжки, Оззи решил, что ему этого мало и обхватил оба их органа вместе, двигая рукой в такт пальцам.
— Блять, ну какой же у тебя грязный рот, — выстанывает Эль, пока глаза закатываются от манипуляций, которые с его телом приводит Оз. Времени и возможности на разговоры нет, потому что Грейвс чувствует, как пальцы касаются простаты и у него искры из глаз сыпятся, но все резко заканчивается, ласкающие его руки исчезают, так и не позволив кончить и младший жалобно скулит из-за упущенного оргазма и до ужаса неправильного чувства пустоты там, где только что скользили три восхитительных пальца. Повозмущаться он не успевает, прикусывает язык, закидывая ноги на восхитительно широкие плечи и чувствует приятный вес горячего тела. Ноэль невольно дергает руками, на секунду забывая, что он, вообще-то скован и тихо хнычет, сжимая пальцы в кулаки. Оззи снова дразнит, но не долго, самую малость и спасибо ему за эту щедрость, потому что Эль, откровенно говоря, уже не вывозил. Чаша терпения не то, чтобы переполнилась, она давала новую трещину с каждым касанием и поцелуям, пока не разлетелась в дребезги, вместе с пресловутым терпением лишая и гордости и чувства собственного достоинства.
Кинк не церемонится, входит одним толчком и сразу на всю длину, заставляя одним этим почти плавным движением забыть как дышать. Голова откинута назад на подушку, глаза горят ярко-желтым из под прикрытых ресниц. Эль ртом пытается поймать воздух, но не может сделать и вдоха, полностью отвлекаясь на чувство обжигающей растянутости вокруг чужого члена. Старший не двигается, давая Элю привыкнуть к размеру. Целует шею, будто отвлекая, но Грейвс не то, чтобы чем-то недоволен, хотя… Он ведь знает, что будет ещё лучше.
Не удостаивает ответом на вопрос о наручниках, игнорирует, будто и вовсе не слышал, только вот звон металлической цепи об изголовье кровати дает понять что все-то он слышал и понял. Вместо этого лис нетерпеливо ерзает под Освальдом. Он не хотел казаться таким слабым, но… Нет, чёрт возьми, ему ужасно хотелось. Ужасно хотелось поддаться сильным рукам и телу и сделать хоть что-то, чтобы казаться ещё более отчаявшимся и маленьким.
— Я хочу больше, — выдыхает он с горячие губы и словно находит какую-то кнопку, которая заставляет бедра Оззи дернуться, а Ноэля в голос простонать. Каждый толчок, подталкивающий к самому краю был просто идеален, но лис всё же умудрялся удержать себя и не кончить раньше времени, просто потому что секс с этим парнем хотелось растянуть на как можно дольше. Узнать, что ещё есть в этом ящике Пандоры и сможет ли он это вынести.
— Ра-а-ас.. тег.. ни, руки, — еле как выжимает из себя, чувствуя как он проезжается членом по простате при каждом толчке. Эль умирает внутри от того, как сильно ему хочется прикоснуться к этим плечам, огладить руки кончиками пальцев и целовать его, крепко держа его лицо в ладонях. Тот как ни странно слушается, освобождая Ноэля, который тут же спивается в плечи Оззи и блаженно стонет, на пару октав выше, чем раньше. Вот так хорошо, просто, блять, шикарно. Ноэль не просто разбивается на кусочки, Ноэль рассыпается на чертову космическую пыль, потому что этот мужчина идеален, черт возьми, — пожалуйста… — Выдыхает почти беззвучно с несвойственным ему неприкрытым отчаяньем на лице, потому что Кинк такая сука, ему ничего не стоит вновь затеять какую-нибудь игру и свести младшего с ума. – Не останавливайся…

[indent]Этот лисёнок всем своим видом олицетворяет кричащее «дай» в слове «давай» и на нём Оззи желает неистово продемонстрировать все свои грани запредельной возможности. Он продолжает не сдерживать свой излюбленный метод наказать и поощрить, поощрить и наказать, поощрение в наказании, наказание в поощрении. Кинк подавляет под гнётом своих губ очередной стон танцора, вымучивая, концентрируясь на том, что буквально всей своей животной сущностью вдалбливает его собой в мягкие простыни. От блеска зорких глаз цвета жжённой карамели не ускользает, как сильно тот хочет коснуться его, хотя и в оковах отнюдь совсем недолго. Озу хочется его поджечь_сжечь, устроить самое настоящее фламбе и сглазироваться. Этот мелкий сосунок совсем не дружит с потворством. Как называются ему подобные, что не терпят терпение? Освальда забавляет эта своенравная и взбалмошная непосредственность. В зрачках Кинка танцуют фокстрот резвые искры от увесистого комплимента танцора во славу его рту. И Кинк даже хочет узнать у этого юного дарования, что он из себя на самом деле представляет. Настолько, что Оз сам вместе с ним забывается, оставляя ещё больше в нём частичек себя. Это так странно быть в одной постели с себе подобным. Странно и ново. Откровенно говоря – впервые. 

[indent]Кинк скользит вверх по шее к губам лиса, таким податливым и мягким. Кумихо теряет голову, напористо вдыхает в его рот свой поток жизненных сил, струящийся едва уловимой тонкой дымкой меж уст, делясь с лисёнком своими сакральными желаниями. В них Оззи предстаёт каким он есть – до горечи [можно даже ощутить на вкус] одиноким. До этого дня. Освальд нечаянно делится с ним своими настоящими ощущениями от этой встречи. «Для Кинка сейчас высшей степенью наслаждения стало — целовать сего лисёнка в эту ночь, пока лунный свет заливает комнату, играя звездами на окнах. Для Кинка сейчас высшей степенью наслаждения стало — путаться взглядом в коротких растрепанных волосах незнакомца и молчать. Наслаждаться тишиной и его жадным взглядом, обнимать глазами голые плечи и ставить засосы в ямке между ключиц, перемещаясь на шею столько раз, сколько он может позволить себе. Бесконечно. Для Кинка сейчас высшей степенью наслаждения стало — дышать им. Вдыхать его запах с разгоряченной кожи и слизывать солоноватые капельки воды.» Освальд испуганно прерывает сию излишнюю информацию о нём, итак уже украденный букет из собственных откровенных эмоций, которыми он поделился с танцором прямо через губы. Мышцы Кинка напряжены до предела, но Оззи делает вид, что не придал этому упущению своего подсознания значения, уготавливая для незнакомца следующий венок из лавра.

[indent]Это так странно и одновременно заводит ощущение голода и ненасытности до этого лиса. Кинк до умопомрачения хочет его всего, без остатка, каждое мгновение — себе, взамен отдаст себя, может качества похуже, но как фильм талантливого сценариста первокурсника — раскачавшуюся во второй половине. Ладно, будем честными, Оззи, это же просто порно. Очень хорошее, талантливо снятое, с самыми ахуенными актерами, но порно. Ибо Кинк смотрит на танцора снизу-вверх и понимает, что его желание перешло все доступные грани, он настолько пленителен с этого ракурса, порочен и греховен, что Освальд не сдерживается от протяжного стона, — Чёрт, дитёныш, ты бы себя видел, — кумихо действительно хотел бы поделиться с ним этой красотой. Он действительно хотел бы показать ему, каким его видит, чтобы у этого лисёнка никогда не возникало сомнений в собственной сверхъестественной превосходности. И как же больно от того, что Кинк не знает его имени. Этот танцор — совершенство, с какой стороны не смотреть. В нём прекрасно всё, от самых очаровательно-бесстыжих глаз и неблагопристойной улыбки до блядского капризного, поглощающе-собственнического характера, не просящего, а требующего. Это именно то, что Оззи всегда было нужно и необходимо, Кинк не видит изъянов, просто потому что их нет. Ведь и Освальд такой же — ревнивый до неоправданной жестокости, капризный, томящий и, о, да, собственник. Настолько, что, если этот лисёнок сейчас скажет, что ему не хватает воздуха и пространства, он свяжет его основательно, спустит в подвал и продержит так долго, пока тот не осознает, что за чушь несет. Какое пространство? Им оно только мешает, Оззи хочется создать между ними вакуум, чтобы ничто, ни один атом не стоял на пути. Лис крадёт каждую минуту жизни Бэмби. Мания Кинка носит обсессивный характер, преследуя больное желание пробраться чуть ли не под кожу. Одержимое совершенство, с нотками деспотии и агрессии, которую Оззи выливает на него самыми мучительными способами. Как сейчас — сковывает движения, ставит желаемое прямо перед носом, но не дает в полную мощь, заставляя поработать, показать клыки, показать, как сильно он этого хочет. Для Кинка это болезненно важно — знать, что Бэмби тоже его хочет.

[indent]И сейчас, сука, Рождество. Ибо смотреть как танцор ёрзает под ним, просит большего — неописуемое удовольствие. Видеть насколько сильно он хочет, не сомневаться, что в данный момент, Оззи — всё, что ему нужно. Это чувство переполняет его, Кинк ощущает, как лисёнка начинает трясти от столь всепоглощающего желания. Кумихо будто у себя в голове слышит эту странную, нежную и одновременно грубоватую молитву. Каждое прикосновение танцора [не важно, чем: губами, щекой, носом или зубами] откликается в нём, и Оззи отдаляется, отъезжает как при занятии греблей_еблей [оставляя внутри лишь головку], лавируя своими бёдрами, растягивая, чтобы всё ближе и ближе, будто бы медленно, но верно вбиться всем естеством, задевая нервные окончания, следуя своему плану по уничтожению всех разделяющих их атомов. Дразнит. — Ты пахнешь как выстрел, а мажешь, как хедшот, —   Кинк закусывает губу, чувствуя ржавый привкус собственной крови и не выдерживает, вплетая свои пальцы в волосы Бэмби, подначивая и направляя ближе к своему лицу, будто бы строгий учитель, что временами пытается вставить палки в колеса только ради изучения урока, подаваясь ритмично навстречу. Так чертовски хорошо и жарко, что моментально бросает в пот. Оззи не позволяет лисёнку отстраниться слишком далеко, ибо не хочет покидать эти влажные, нагретые, горячие стенки не на секунду, всё увеличивая темп. Он выстанывает его кличку, не прекращая зрительного контакта, одними губами рассказывая ему какое всё-таки у него до одури ахуительно соблазнительное лицо. Кинку хватает трезвости ума, чтобы понять, что долго так без ласк рук танцора он не выдержит. Он слишком возбуждается только от одних его взглядов, чтобы полностью держать себя в руках, поэтому достаточно резко выходит, даже вовремя, чтобы не опростоволоситься перед ним и вовремя подарить ему спасительный глоток воздуха. Но только глоток больше нельзя.

[indent]Освальд резко припадает к этим притягательным губам и срывает поцелуй за поцелуем, вновь врываясь внутрь, будто ему всё мало. А ведь оно действительно так, кажется, ему теперь всегда будет его мало, кажется, он теперь никогда не насытится им, и это тот случай, когда страха перед словом «никогда» нет совсем. Кинк накрывает тело лисёнка своим, губы — своими, душу — своей, — Бэмби, Бэмби, Бэмби, хочешь выбраться из наручников? — освальдовские руки блуждают по разгорячённому телу танцора, сжимают его, поглаживают, надавливают на бисеринки сосков, чтобы накрыть каждый своими пламенными устами, провести по окружности венцов языком, прикусывая сквозь губы. Кинк пытается ещё больше раззадорить танцора, чтобы ему захотелось сжать Оззи так же сильно, как и он его сейчас. Голос дрожит при произнесении клички, и Освальд находит самый подходящий способ перекрыть своё волнение, топя каждую мелкую дрожь в Бэмби, целуя, зализывая, покусывая шею спускаясь к солнечному сплетению и поднимаясь в высь — к губам, — Правда? Думаешь, надо?, — Оззи переспрашивает, надеясь увидеть, услышать, почувствовать бурную реакцию. Ноги танцора по привычке [или острой необходимости?] дёргаются и сжимают, а Кинк чувствует себя почему-то в безопасности. Тотальной и полной, окруженный им со всех сторон. Освальд унимает себя, просит себя же прекратить движение [кинковское тело требует больше прикосновений, больше ласки и больше трения], чтобы исполнить то, что задумал. На это уходит вся сила воли. Оззи замирает, ласково, неторопливо поглаживая танцора по щеке и имея его одним лишь взглядом, — Хорошо, демонесса, —   

[indent]Самый целомудренный поцелуй в губы, и Кинк вырывается из его объятий. Без какого-либо труда, чуточку морщась, видя, как сворачиваются прикованные руки Бэмби [не хочется ему делать больно, хочется о нём заботиться — чёрт, с чего вдруг?!], Оз переворачивает его на живот и тут же усаживается на ноги, лишь бы не убежал, хотя и не верит, что он захочет. Стояк Оззи так удобно ложится на заветную ложбинку, будто бы был создан именно для этого. Вновь подается вперед и назад, желая немного помучить своего лисёнка, совсем каплю. Такой лжец ты, Кинк. Ибо еще пару плавных, распыляющих движений и Оззи резко замахивается, и шлепает танцора, но не убирает руку, а оставляет лежать поверх резко покрасневшей кожи, наслаждаясь жаром, что обдает руку, — Если ты думал, что я спущу твое паршивое поведение, ты сильно ошибся, — Кинк поглаживает по удару только для того, чтобы вновь также резко и бесцеремонно ударить по больному месту, — Ты играешь со мной, проникаешь в мою голову, заползаешь в мои мысли, овладеваешь моим подсознанием, как будем тебя наказывать?, — Оззи имитирует секс, желая довести лисёнка до ручки, лишь слегка касаясь его своим органом, но вовсю орудуя свои ладонями. Кинку нравится этот хлесткий звук, застревающий где-то в висках, нравится, как Бэмби извивается под ним, раздираемый между чувствами больно и приятно, нравится красный отпечаток своей руки на упругой ягодице. От особо звонкого удара Оззи не вытерпливает и рычит, теряя весь воздух в легких. Какой же все-таки этот дьявол безупречный, с какой стороны не погляди, но больше всего ему нравится смотреть на него именно таким, когда Кинк его сковывает, имеет, а он извивается в явном удовольствии от происходящего. Настолько торкает, что Освальд совершенно теряет контроль и наклоняется, прокладывая мокрую дорожку вниз, чтобы мимолетно укусить на месте самого красного удара. От предвкушения саливация внутри рта лиса усиливается, со звучным хлюпаньем Кинк отстраняется и тут же сплёвывает в пульсирующую дырочку, в его глазах полыхает возбуждённый блеск, наблюдая как его слюна медленно стекает внутрь. Как же кроет. И Оззи облизываясь, преклоняется перед танцором, чтобы тут же юркнуть в заветное колечко между его бёдер, проталкиваясь к самым потаенным местам, языком. Оз помогает себе руками, сжимая, впиваясь пальцами, царапая разгорячённую и нежную кожу. Шершавый язык достигает, кажется, самых сакральных недр, желая пометить абсолютно каждую клеточку и залезть как можно глубже. Кинк не упускает возможности, чтобы совсем довести лисёнка до белого коленья, — От тебя я плавлюсь, ты такой вкусный до ахуения, — Оззи почти не отвлекается, прерываясь на мгновение, оставляя последний заключительный засос рядом с отпечатком собственной ладони как подпись автора. Освальд приподнимается на локтях и вновь накрывает лисёнка собой, с тем же рвением помечая шею, оставляя многочисленные засосы. Кинк щёлкает наручниками, освобождая руки танцора от этих пут. — Хочу сгореть в твоём адском пекле. Ты — ебучий обольстительный повелитель. Сожги меня, — шёпот на ухо, кусает порывисто за мочку. Оззи погружает в кольцо мышц свой член, возобновляя вытрахивание Бэмби, наслаждаясь каждой дрожью и каждым отголоском. Кинку кажется, что его сознание полностью отключается, растворяется в танцоре, становиться с ним — одним целым и ему уже хочется просто бросить все свои игры в строгого/милостивого папочку и продолжать дальше брать лисёнка, слиться в одно целое.