сall me shallow but i'm only getting deeper
no more praying baby
i'mma be your preacher
stay on the ground until your knees hurt
[indent]Знаешь почему ты боишься заглянуть ему прямо в глаза? Вовсе не из-за малодушия, даже наоборот — у тебя его навалом и всё оно так и кричит внутри, желая вырваться наружу. В тебе столько притворства, что уже потерял себя, запутавшись в своём сплите из многогранных личностей. Недаром говорят, что у человека есть своё потаённое альтер-эго. Да, это действительно так, вот только у тебя оно помножилось на нескольких, копируя самые худшие стороны. Так проще. Сделать вид, что ты не косишься на идеальную форму носа, хмурые брови, скользишь к его губам и делаешь огромный глоток алкоголя, что обычно держишь в своей руке. Он всегда с тобой, чтобы слегка расслабиться. Ты бы с удовольствием бросил любимые сигареты и променял чистый табак на уста малыша. Каждый раз не понимаешь, зачем он вертится вокруг тебя [делаешь вид, что нет], ведь знаешь, что ему не нравятся такие мероприятия. По большей части этот юный мальчишка подпирает дверной косяк и чувствуешь, как он уставился тебе в спину. Если бы не расстояние, что разделяет вас в который раз, ты бы подумал, что он уже в тебе. Это ощущение никогда не покидает, с тех пор, как вы попробовали, стоит ему появиться на горизонте, как воспоминание сосредотачивается в круге мышц, обхватывая в купол услады, затрагивая все нервные окончания. Но один лишь поворот по направлению к нему лицом, как его взор убегает с места преступления, скрывается, не оставляя шансов, без уличения в нарушении границ. Показалось. Ладно, вы оба начали эту игру, ведь просто парочка детей в огромных взрослых штанах. Что за ребячество? Вторая затяжка сладкого дыма Брейдена, витающего в воздухе. А значит приходит твой черёд, этакий небольшой change, которым вы с ним перебрасываетесь — переход хода состоялся. Ты разглядываешь его величественный стан, широкие плечи и причудливую разбросанную на идеальный невзначай пробор причёску. Всё бы променял на свете, чтобы впиться в него, высказать ему глазами, не моргнув «люблю» и «хочу». Но нельзя. Вы оба не готовы. Ты боишься спугнуть его, дружба дороже [херовая дружба, не считаешь?], к тому же у него есть замечательная и такая красивая девушка. Приходится наслаждаться видом сзади — вам он стал привычен. В который раз вторишь себе «это иллюзия, плод твоего воображения», хотя кто из твоего окружения клонов это делает? У них нет имён, ты против всех их, но слишком слаб, чтобы одолеть в одиночку. Тебе нужен хоть какой-то стимул, надежда, что твоему мальчику, на которого ты настоящий не смотришь, взаправду необходим. Прогоняешь эту бесплотную фантазию, размахивая рукой, словно весь этот воображариум слишком въедливый одеколон, который никак не выветрится. Единственный запах, которому разрешено пропитать твою одежду, тело и тебя всего — Освальд. От него не оторваться, он захлёстывает. Как хорошо, что ему не надо потворствовать, ведь аромат итак по сути безликий.
[indent]Ты чувствуешь себя ответственным за те прошлые якобы принуждения. Но это ведь не насилие, а обоюдное решение. Ведь так? Ты бы не довёл всё до напора, натиска, не стал бы им командовать и помыкать, как старшее поколение, указывая ложью, что ваши помятые рожи и искусанные губы — это посвящение во взрослую жизнь. Или стал бы? Освальд бы вряд ли пошёл против воли, если бы не хотел того же. Да? Тебе так льстит, что Брейден дрожит в твоих объятиях, как только поставил на тебе свою первую пробу. Ты совратил его как когда-то это сделали с тобой, подхватив невольно от своего учителя и мастера на одну ночь всю необходимую тактику. Если бы не произошла та трагедия в жизни у твоего мальчика, который по сути тебе не принадлежит, но коим его считаешь, интересно насколько далеко зашли ваши встречи или наоборот?! Изменения которые происходили с ним с одной стороны причиняли тебе боль, но с другой — ты был горд им. В том смысле, что не один такой искал избавление от всех проблем. Вы снова поменялись ролями. Как только Оззи примкнул к бессовестной твоей привычке бухать, ты перестал [даже делать вид, что пьёшь], чтобы помочь ему и подстраховать, отвечая за него своей головой. Если честно, тебе даже в какой-то степени нравилось наблюдать за этим процессом, представляя и интерпретируя картину того, что он заражён и делает это с тобой. До дна. Ещё одну. Но в отличие от себя в таком состоянии, обещал прежде всего своему внутреннему эго, что не притронешься к нему, пока он сам не захочет. Ты ждал той поры, когда на этот раз используют тебя для осуществления всех своих потребностей. Сколько можно злоупотреблять его в фактически пьяном бреду, правда, Элиас? Ты всё ещё злишься на себя за всю свою жизнь, что не смог ему признаться сразу в чувствах, дурил ему голову и забивал пошлыми фразами. Боялся и боишься до сих пор. Надеешься, что чистый хмель избавил эти капилляры крови из его воспоминаний. Молишься внутри себя о том, чтобы Оз забыл, как ты просил его «пожалуйста, в последний раз» целуя и подталкивая к какой-то из кроватей [если повезёт], но по большей части прислоняя к какой-то шаткой поверхности. Порывистые фразы отчаянного песнопения о ходатайстве превращались в убеждение «я никому не расскажу, клянусь, малыш». Наверное, отсюда у тебя проблемы с верой. Ведь для тебя твоим идолом и баловнем судьбы стал Оззи, которому ты отдавался до конца. Кстати, когда на самом деле ты понял, что по-настоящему его любишь? Всегда знал, где-то на подсознательном уровне, пряча внутри свой страх открыться. Но окончательно убедился в этом, когда он пришёл после похорон своих родителей. Тогда впервые твой милый нежный, осторожный мальчик так сильно напился, что ты без слов уложил его в свою постель, без слов проводил, когда он закрыл дверь твоего дома, пока ты "спал" в кресле рядом. Не нарушая личное пространство. Нельзя. Притворился, что находишься в царстве морфея, хотя всю ночь не смыкая глаз наблюдал за новым превращением. Тебе было страшно от того, что он отдалится от тебя из-за него. Впрочем, так и произошло. Правда, не сразу, все ваши встречи тупо сократились до минимума, потому что тебе приспичило занять оборонительную позицию. Следить и не подходить. Но не сегодня. Сегодня судьба распорядилась иначе. И даже, если потом придётся уйти бесшумно тебе, ты сорвёшься, но выдержишь. Наверное. Пока не хочешь об этом даже думать.
♦ tell me your confessions till it hurts ♦
baptise in your thighs
speaking in tongues yeah we ain't done yet
[indent]Ваш тренер был не прав, когда говорил, что Брейден не умеет владеть мячом и начинать атаку, чтобы освоить тот самый изворотливый приём, что называется «плэйс-кик» — забить в ворота. Ты никогда не сомневался в нём и в его способностях, обучая и наставляя, вот только твоя манера уроков, твои словосочетания-замены, возможно, повлияли впоследствии на психику мальчишки, к чему собственно и привело всё это. Возможно, он до сих пор ассоциирует, интерпретирует и представляет всё иначе. Враньё, что его подушечки фаланг не такие сильные и крепкие, чтобы удержать, тогда как объяснить то, что у тебя словно внутри уже одна сплошная сладкая агония и это только лишь благодаря умелой руке сего артиста. Ты чувствуешь каждый из чутких пальцев в себе, что были допущены до тебя, и сам себе завидуешь от такой возможности приблизиться к совершенству — кардинально талантливому маэстро не нужен смычок, когда он может это сделать сам. Настолько ненасытен, что хочешь получить сразу обе руки своей личной знаменитости, но для тебя припасена ещё одна награда, штрафной с той самой линии офсайда. Почему-то все ваши с Освальдом движения напоминают симфоническую музыку на спортивной площадке или даже арене того же бойцовского клуба. Сначала всё поверхностно, невинно, крадётся вкрадчиво и умиротворённо, чтобы потом обрушить разом, вонзая свою могучую символику, пронзая навзничь, как стихия. Сочетание спорта и резвой классики, ведь она способна заглушить своим органным глубоким мотивом, сбивая с ног. Ты чудом стоишь на ногах, успевая лишь каждый раз протяжно гулко гортанно осядать, когда Оззи наказывает тебя, стараясь отвлечь твоё внимание. Нетерпеливо на каждое его покусывание, томление так хочется схватить его за жабры как следует и в себя направить сразу до конца, словно насадить не просто на самый пик, а сразу до предела. Но приходится терпеть, потому что это отместка за то, что сам его раздразнил. Можно назвать это даже лаской, мучение тоже один из подвидов удовольствий. Ты готов терпеть даже горячий воск по коже, только если он будет принадлежать малышу. Лично чиркнешь спичкой, станешь ещё огнём, чтобы поджечь. Его комплименты твоему превосходству бесценны, тебе так хочется ответить что-то в духе «ты, блядь, тупой мудак, только это заметил?!», но вместо этого отмалчиваешься, тонко сжимая губы, ибо трезв и можешь совладать с собой, не наговорить лишнего, урываешь ещё одно тактильное прикосновение, сокращая пространство между ваши, чтобы ощутить каждую клетку тела малыша собой. Предъявлять ему претензии ты не имеешь права, ибо не какая-то там экс-болельщица и девочка с заправки, которая всю жизнь была запечатлена и вздрючена одним лишь только парнем из школы. Берёшь пример по части изумления с Оззи, подхватывая от него пару черт в характере, потому что это передаётся не воздушно-капельным, а половым путём. Сегодня у вас по плану защищённый кафельный. Шутка про залёт охлаждает ненадолго твой пыл. Ты знаешь, что человек перед тобой уже вообще-то в этом плане проебался, судя по письмам Кензи, но обещал ей молчать, поэтому продолжаешь игру с небольшой заминкой, как ни в чём не бывало. — Смотри, блядь, не порви, — кидаешь в него двусмысленный намёк, словно ловишь ответный пас, как от игрока, что болеет за твою команду. Это предупреждение относится вовсе не к твоему телу, потому что ты наоборот нарываешься на это, желаешь слышать звук рвущегося наружу треска оглушительного восторга. Уже предвкушаешь, как у вас всё это будет происходить, поэтому стремишься быть ещё ближе, словно поделиться небольшим секретом, уточнением. — И для таких тугих как ты, уточнение — я про резинку, — специально во множественном числе, чтобы позлить сильнее. Не можешь удержаться от коварного подмигивания, потому что во-первых только что разнообразил ваш словарный запас тем, что не назвал его «тупым придурком», а во-вторых, — дал ему полное право уже сделать с тобой всё, что заблагорассудится, переключил свой светофор на зелёный, прямо как в предстоящий на носу, день Святого Патрика, цвет. Кажется, всё вперемешку наконец-то действует, и ты уже готов снова опуститься на колени, чтобы возблагодарить вселенную за то, что позволила вам обоим совокупиться как два диких хищника во время попойки у водопада прямо в этой ванной. К слову, это даже одно из самых приличных мест, где вам приходилось это делать. Хоть вовсе и не неженка, даже готов сделать это на улице в минусовую температуру. Замираешь лишь на секунду. Как в замедленной съёмке: властный толчок твоего тела в стену размазан в бесконечную секунду; ты успеваешь подумать, что сейчас вмажешься опять затылком, и уже предвкушаешь неприятную отмашину черепа от удара, но ничего не замечаешь, лишь только то, как ловят цепкие пальцы Оззи твою кожу на спине. Ты распластан по твердой поверхности горячим телом, целуешь его, как сумасшедший, вы оба сошли с ума уже друг от друга и давно.
[indent]Сейчас перед тобой словно твой персональный наставник, в котором нет никакого самодовольства. В твоих глазах неистовствует пламя такой сокрушительной страсти, что от одного взгляда в них кровь набатом стучит в висках. Это похоже на какое-то отождествление: малыш ласкает твои губы так, что ты с трудом проталкиваешь воздух через носоглотку. Одни только скользящие по телу ладони вырывают непрошеные стоны из горла, а потом к ним подключаются и твои уста, шипящие, шепчащие в его. Обжигающие пятна поцелуев по поверхности, влажные следы языка на них, стремительно испаряющиеся с контура внутрь и обратно – тебе кажется, что в милю секунды разорвет от ощущений. Чувствуешь вкус металла на своей нижней губе и взамен даришь ему свою окклюзию, врезаясь в его верхнюю. Практически обмен вашей кровью, что стала общей, если оглянуться пару мгновений назад. Приходится буквально отдирать себя от его губ с силой, иначе ты задохнешься, потеряешь сознание, опростоволосишься и кончишь, не дожидаясь самого секса [для тебя это занятие любовью, но скрываешь] – что угодно. Этот малыш, разогревающийся и раскрывающийся на коже эфир, густеющий с каждым мгновением – все это форменно сводит с ума. — Ловлю на слове! Если обманешь, приду с напряжённой претензией, — да после его забегов к тебе, ты не то что сидеть, а ходить до конца мог с трудом, так что очень даже знаешь, но не можешь упустить лишний раз недоверчивое возмущение. Отпечатки его рук на твоих бёдрах, как стигма по праву. Разрешаешь, позволяешь, ты словно раб, стиснутый под своим хозяином за разбитую утварь. Твоя роль снизу тебе нравилась только в одном случае — с ним. Медленно касаешься губами его тонкой кожи, слизывая с неё аромат, проглатывая его, позволяя заполнить легкие. Один шлепок по твоей заднице и тело скручивает судорогой, теряешь контроль, перемещаясь и вгрызаясь в сгиб шеи, терзая плечевую мышцу, лаская языком рельефные следы собственных зубов и тихонько рокочешь в подтверждении. Тебя возбуждает эта грубость и ты уже рычишь, пусть он ударит сильнее, чтобы всё напрочь онемело, иначе это только подкупляет яростную жажду, опаляя в нижней части точечным пламенем. Ещё больше хочется, чтобы малыш не тянул, потому что невозможно уже терпеть! Ты не выдерживаешь и сдавливаешь его локоть, видимо, нажав на точечный рычаг, ибо оказываешься уже лицом к стене, фактически как при задержании, ноги врозь. Он снова дурманит, не давая сразу, прячась на поверхности, заставляя тебя лично подаваться навстречу, пленясь его речам. Да, ты тоже скучал, но если поддержишь этот диалог, то воспроизведёшь ему одну из любовных проз, поэтому приходится вживаться в роль дальше. — Яволь, майн херр, клянусь! Я плохо себя вёл, засуньте глубже вашу длинную дубинку, — органы чувств отказываются корректно обрабатывать информацию разом, ты уже почти срываешься, как наконец-то ощущаешь только обжигающий лавой и неимоверную твердость, заполняющую тебя изнутри, твою сумасшедшую концентрацию совладанием процесса рвёт без остатка. — Освальд, святой пиздец, какой ты огромный, — заполняешь комнату призывным стоном, не сдерживаясь, как и приказывал твой наставник. Это все так невероятно, что не укладывается в голове, привычные оценочные системы отказывают, с каждым его проникновением в тебя, делают мечты явью и не позволяют отделить одно от другого. Ты хочешь зарыться в малыше как можно больше, чувствуя себя смятым, раздавленным его напором, размазанным будто тонким слоем тающего на горячем тосте масла. Улавливаешь его темп, подстраиваешься, пытаешься умудриться цепляться за руки, хоть и достаточно рвано и неумело это выходит, отстраняясь от плиты, упираясь в неё лбом. Словно хочешь притянуться ещё ближе, проталкиваясь, забирая до упора, не замечая боли, потому что ты в нём растворяешься. Все твои внутренности скручивает обжигающей спиралью. — Оззи, ёбанные небеса, хочу, хочу, хочу тебя максимально всего, везде! Бери меня ещё сильней, — пока ещё есть голос, ты его подаёшь, как верный слуга. Эта квинтэссенция напрочь стирает совладание с дыханием, яростной жаждой побуждая снова начать толкаться в ответ, поддерживая частоту толчков и одновременно лёгким дуновения страха, что не выдержишь и всё закончится слишком быстро. Ты стискиваешь его внутренними мышцами в себе ещё теснее, получая в ответ отклик сильного властного рывка, задевая чувствительную точку, что заставляет в твоих глазах забрезжить фейерверком.
[indent]Полностью отдаешься во власти вашего растекающегося как та самая вода каскадом из душа каданса. Потому что ты тоже падаешь, чтобы подняться вновь. Потому что ты тоже вибрируешь, дрожишь внутри всего себя под биением, сверхпульсации волны. Потому что ты и Оззи — звёзды, но морские, ибо уже на самом дне. Интересно, сколько аукнется за воду, учитывая, что вы её так нещадно сливаете, слишком занятые друг другом?! Даже не сразу замечаешь как расторопные, проворные и искусные пальцы Освальда путешествуют по твоему телу в уста за тем, чтобы доставить тебе ещё один эмоциональный спектр. Похоже Брейден заделался в вашем подводном мире осьминогом, раз уже чуть было не падаешь в обморок от его бесконечных дорогих конечностей, которые тебя поддерживают так умело. Ты принимаешь каждый, заботливо милуясь, обхватывая кольцом губ и тёплым языком с ними, любезничая, что стремятся вглубь, едва удерживаясь, чтобы не проглотить всю ладонь, да даже руку целиком, хотя бы по кисть. Но даже это не заткнёт тебя, ведь это абсолютный навык, уметь открывать рот, держа внутри часть богатства и при этом разговаривая. «Брейден, просто оставь себя во мне, со мной подольше». Надеешься, что он не разберёт твой шелест шёпотом и не придаст ему значения в силу своего состояния. — Брейден, ни хуя себе, ты что это, завидуешь моей заднице? Поверь, я тоже, но ты-то уже в ней, — специально прогибаешься в спине, вбирая и ослабляя напряжение, едва оттопыривая филейную часть, отдаваясь каждым позвонком под умелыми действиями Оззи. Меняешь угол, заставляя его протолкнуться дальше, основательней, огибая одну из стенок, затрагивая нервные окончания. Ты шалишь даже будучи нагнутым, чтобы твоей тряской заразился и Оззи. На самом деле, все кто сверху, думают, что у них козырь, но это, ой, как не так. Потому что у вас у обоих тандемная и слаженная работа. Одно без другого не вытекает, потому что всё сосредотачивается в одном месте, правда каламбур? — Так и знай, Освальд, когда я так делаю, то каждый раз представляю тебя и твоё охуительно блядски великолепное тело ..., — перехват дыхания, это сущая правда и в последнее время твой основной орган так саднит. Постоянно. Признаёшься ему в самом сокровенном и не обращаешь внимания, что пизданул лишнего, увлёкшись процессом, растворяясь в каждой капле паров. Ничто не сравнится с дорвавшегося осколком амфетаминоподобного воздержания. Поэтому ты как преданный его работник беспрекословно устраиваешь одну из своих рук на своей плоти, без церемоний, даже грубо терзая её, вдоль своего основания, полностью. Up & down, нещадно и быстро, меняя скорость, как переключал рычаг на коробке передач его форда. Словно показываешь всю страсть и похоть, чтобы сотворил с малышом будь он также в твоих руках, но у него место лучше всех твоих мечт — внутри. — ... и то, как ты мне засадишь по самые гланды. Поправочка, уже, — хрипишь как сломанное старое радио с помехами. Но всё это абсолютно не имеет значения. Ведь хочешь угодить своему начальнику, вдавившись под ним, взращивая и увеличивая амплитуду вашего адажио. Вместе. В унисон.