как я встретил вашего папу. gay version

В последнее время мне не давал покоя один вопрос: кого нужно принести в жертву, чтобы все прошло хорошо и не было никаких неприятных сюрпризов в процессе? Может там кровь девственницы нужно отыскать, зуб дракона или еще какие-то странные ингредиенты… Я готова была поддаться безумию и отправиться на эти поиски [при этом поверить в то, что драконы существуют, ага] даже с учетом того, что уже давно должна была понять и принять, что наша семья и спокойствие попросту противоположные понятия. Быть может у других и получается провести вечер без приключений, но только не у Кларков. Даже в такой прекрасный праздник, когда я собиралась сделать приятное Элиасу, подошла ответственно к приготовлению ужина [к сожалению, не настолько хорошо как стоило бы], то все равно все пошло не по плану. Не бататом, так в поездке до больницы чуть нас не убила. С этого можно было посмеяться, если бы волна грусти и обиды на саму себя не накатывала с каждой секундой все сильнее.
- Ловлю на слове, - унять дрожь в голосе не получалось, но я все же смогла выдавить из себя подобие улыбки, - Разрешаю даже во время обучения каждый раз кричать на меня, когда буду сильно косячить или близка к тому, чтобы нас угробить, - звучало не слишком воодушевленно, но зато правдиво. С учетом того, что во время нашей сегодняшней поездки мы, пожалуй, были близки к смерти намного сильнее, чем когда-либо в прошлом.
На втором месте стоял другой случай: когда во время обучения в школе мы отправились прокатиться на лодке на местном озере, которое до того дня не считала глубже бассейна. Тогда, оказавшись практически на середине озера, случайно выронили одно весло и пока пытались его выловить, то настолько наклонили лодку набок, что в конечном счете оказались в воде, да еще и по разные стороны. Я так и вовсе во время падения ударилась виском о бортик, отчего потеряла сознание и начала медленно уходить под воду. Если бы не Эли, который вовремя сориентировался и начал нырять – захлебнулась бы водой и отправилась к праотцам. Из-за поисков он и сам едва не пострадал, поскольку не хотел сдаваться пока не найдет меня [Эли не хотел рассказывать об этом, но я все равно узнала из рассказа тех, кто находился на берегу и искал другую лодку, чтобы добраться до нас]. Вот только тогда шансов выжить было намного больше и в конечном счете все закончилось хорошо, а сейчас, оказавшись в машине, которая неслась вперед и практически не поддавалась моему управлению [хотя все должно быть не так], то можно было рассчитывать даже на самый худший исход.
Элиас решил поиздеваться, поинтересовавшись насчет еще одного такого круга. Страх все еще не отпустил меня и едва ли не заплакала от безысходности или счастья – сложно сказать, чего больше хотелось. Тем не менее от слов брата я рассмеялась, пускай этот смех и больше напоминал истерический. Что-то вроде «мы выжили после поездки, мы герои» или «да почему бы не повторить! может в этот раз все будет хорошо», а потому можно было только понадеяться, что к концу вечера мы не станем засыпать в себя успокоительные или не попадем на прием к психиатру. Такой исход не будет удивительным.
- Ага, не только превратишься в него, но еще и поменяешь цвет кожи на синий, - не смогла удержаться от комментария и на мгновение усмехнулась. Подсознание тут же стало рисовать красочные картины превращения в подобное существо, которое, почему-то напоминало Зверя – мутанта из линейки комиксов о Людях-Икс. Безусловно, я путалась во все хитросплетениях сюжета и до сих пор не могу вспомнить различия между некоторыми персонажами, но отчего-то после слов Эли вспомнила именно о том мутанте. Если бы после батата он стал превращаться в него, то было бы немного забавно, признаю. И грустно.
К тому же, сейчас мое моральное состояние было весьма шатким. Несколькими минутами ранее я смеялась [закроем глаза на то, что это больше было похоже на истерику], а сейчас вновь понимала, что не могу держать эмоции под контролем и хотелось начать рыдать. Нужно было помочь Элиасу выбраться из автомобиля и сопроводить внутрь, чтобы доктора приступили к оказанию помощи, но вместо этого меня начинало трясти от страха, а в голову лезли не самые радужные мысли.
- Чертовы ключи, - пробубнила себе под нос, когда всеми силами старалась вытащить их из отверстия в приборной панели. На самом деле сделать это проще простого, но с учетом нервного состояния, в котором я находилась, мысли путались, а любые действия, которые я пыталась проделать, заканчивались не в мою пользу. От злости и разочарования я начала бить ладошками по панели, нажала на одну из кнопок и загорелись фары. Безусловно я прекрасно понимала, что это все равно не поможет, но не сбавляла обороты. Только когда услышала голос брата, который мгновением ранее приземлился на пятую точку, вернулась обратно в реальность. Взяла себя в руки, глубоко выдохнула и аккуратно [на самом деле нет] вытащила ключи из отверстия, после чего закинула их в карман и выскочила на улицу. Поддерживая брата и все еще не рискуя смотреть ему в глаза [после такой-то поездки я стала еще больше чувствовать свою вину!], мы оказались внутри больничного крыла.
После шутки Элиаса мои губы невольно расплылись в улыбке, но говорить что-либо я не торопилась. Если девушка примет его слова всерьез и отыщет самую лучшую палату во всей больнице, где будут всевозможные удобства, которые только можно представить в нашем городке, то будет весьма неплохо. Если же нет, то не страшно – пойдем другим путем и все равно брат будет проходить лечение в хороших условиях и под пристальным наблюдением лучших врачей в этой больнице. Не знаю насчет страховки и денег на счетах родителей, но у меня имеются сбережения и я готова потратить их все. Самое главное, чтобы с Элиасом все было хорошо и удалось убрать нарастающие симптомы аллергической реакции.
- Давай ты вначале выживешь и поправишься, а потом мы поговорим об этом? - произнесла, усмехнувшись, и бросив мимолетный взгляд на девушку, которая сидела за стойкой и тоже успела оценить рвение брата устроить наши с ним личные жизни, - Ты еще спрашиваешь? Да я устрою самую лучшую гейскую свадьбу для моего любимого брата! Потом весь город еще долго будет вспоминать ее с улыбкой, - выдержала небольшую паузу, - Ну и может головной болью. С учетом того, что все повеселятся хорошо и определенно забудут о трезвости, - рассмеялась, живо представляя как бы все было. Может я и весьма плохо организовываю праздничные ужины [с этим сложно поспорить с учетом того, где мы сейчас находимся], но что касается свадеб или Дней Рождения – там мне нет равных. Не так давно мне как раз выпала возможность заняться организацией девичника одной из коллег и, должна сказать, она осталась довольной на все сто. Так что если простой знакомой [все же мы с ней не так тесно общаемся, пускай та и возложила на мои плечи столь отважное дело] я сумела организовать все в лучшем виде, то для брата все сделаю намного лучше. От него будет требоваться только найти жениха, определиться с датой свадьбы, а всем остальным уже займусь я.
Только в последний момент заметила, как доктор бросил взгляд в мою сторону и только потом уже сосредоточил внимание на своем будущем пациенте. Честно говоря, первыми мыслями было просто не реагировать и приступить к требованиям побыстрее оказать медицинскую помощь Элиасу. Это было бы разумным решением. В особенности с учетом того, что брату еще предстояло лечение в этих стенах, а если сейчас поссориться с персоналом, то другой больницы в городе мы попросту не отыщем.
Брат начал задыхаться и попытался мне что-то сказать, а меня вновь охватила паника. Я надеялась, что этот чудо-доктор тут же вспомнит о том, что давал клятву Гиппократа и начнет что-либо делать, а не просто стоять и удивленно хлопать глазками, словно в первый раз видит как человек задыхается на его глазах.
- Так и будешь стоять и смотреть? Серьезно? - наконец заговорила, едва не сорвавшись на крик, - Если ты сейчас не вспомнишь чему учили в медицинском университете и не окажешь помощь моему брату, то я отыщу в этой больнице скальпель, с помощью него займусь твоим лечением и мне будет плевать на то, что нарушу закон. Надеюсь, что все понятно объяснила или показать на практике свои намерения? - закончила свою пламенную речь и сделала шаг на встречу к доктору. Я еще никогда не была настолько зла как сейчас. Только спустя мгновение поняла, что обращалась к нему на «ты» и практически осыпала угрозами, за которые могу оказаться за решеткой в департаменте. К тому же, не так давно убеждала себя, что ссориться с персоналом нельзя, но когда жизнь брата оказалась под еще большей угрозой, то наплевала на все свои убеждения. Единственное, чего мне хотелось в эту самую секунду: спасти Элиаса.
- Д-да, я сейчас все сделаю, - ну неужели у него прорезался голос и он согласился начать что-то делать, а не задавать и без того очевидные вопросы насчет аллергии. Прямо-таки не прошло и года! Я уж думала, что мне и правда придется либо приводить в исполнение свое обещание, либо самостоятельно доставлять Элиаса в палату и пытаться оказать ему помощь. Вот только уверенности в том, что сумею это сделать не было от слова совсем. Как оказывать первую помощь безусловно учат в школе и колледже, но далеко не во всех ситуациях. Так что я могла сделать только хуже своими действиями. Но просто стоять и смотреть на то, как мучается Эли я тоже не могла. Совершенно.
- Хей, у него аллергия на батат! - прокричала, когда недо_доктор начал усаживать Элиаса на кресло-каталку, - И он именно его съел, - после этих слов парень кивнул мне [наверное не рисковал что-то говорить после моей недавней речи, чтобы не спровоцировать еще сильнее], а администратор одарила меня осуждающим взглядом. У меня даже на мгновение промелькнула мысль, что она винит меня в случившемся. Словно я специально приготовила батат, накормила им брата, а как только аллергия дала о себе знать, то решила отвезти в больницу. Безусловно я ни на йоту не снимала с себя вины и еще долго буду прокручивать в голове этот вечер, да только специально я бы не позволила Эли съесть чертов батат. Ни-ког-да.
Как только брата увезли для оказания помощи, я с несколько секунд постояла на месте, а затем рванула вперед в надежде, что сумею отыскать нужную палату и просто быть рядом.
- Мисс, нет, вам туда сейчас нельзя, - с этими словами мне перегородила дорогу девушка, которая мгновением ранее выскочила из-за стойки, - Вы ему сейчас ничем не сможете помочь, а только будете мешать. Как только можно будет навести, то я или доктор сообщит вам об этом, - наверное этим она старалась меня успокоить, но ничего не получалось. Быть может другие люди, которые сидят в приемном покое, и покупались на подобные речи, брали себя в руки и спокойно дожидались пока на горизонте появится доктор, но не я. Мне по-прежнему хотелось броситься к брату и находиться рядом с ним в надежде, что это хоть немного, но облегчит его страдания от аллергической реакции.
Умом я понимала, что девушка права и мне нужно сохранять спокойствие. Тем не менее, взять себя в руки не получилось, я стала наворачивать круги по приемному покою и время от времени ловила на себе взгляды администраторши, которая явно была недовольна подобной активностью. Она пыталась добиться от меня данные брата, чтобы отыскать его карточку и внести соответствующую запись, а я говорила все на автомате, потому как все мысли заняты были совершенно другим.
В горле застрял ком, который, казалось, разрастался с каждой секундой все больше, а к глазам подкатывали слезы и все начинало плыть. Я слишком сильно волновалась за Элиаса, а все в этой больнице как будто издевались и специально не говорили о его самочувствии. Что если ему стало хуже, о чем мне попросту боятся сообщить? Или еще что… В голове вертелись разные и порой весьма ужасные мысли, от которых отмахнуться, словно от назойливых комаров, не получилось. В горле так и вовсе все пересохло: создавалось впечатление, что там образовалась пустыню, с которой невозможно справиться. И все же я попросила девушку за стойкой дать мне стакан воды, потому как чувствовала, что еще немного, и не только умру от сухости во рту [сильное заявление, но так казалось], а и потеряю сознание из-за нервов.
- Мисс Кларк, вы можете навестить своего брата, - послышался знакомый мужской голос, а когда я подняла голову, то увидела перед собой того самого доктора, на которого кидалась с угрозами. Кажется, он старался не поворачиваться левой стороной, но мне было совершенно плевать, что у него там.
Я тут же поставила наполовину полный стакан с водой на журнальный столик, после чего сломя голову побежала в сторону нужной палаты. Добравшись до нее, мне нужно было лишь толкнуть дверь вперед и зайти внутрь, но на каких-то несколько секунд помедлила. Совесть по-прежнему сжирала меня изнутри и я не знала, что говорить Элиасу. Пускай он и говорил ранее, что не нужно извинений, но я перед ним настолько виновата, что до конца жизни буду извиняться за это.
Наконец толкнула дверь и сделала шаг, оказываясь в палате.

[indent] Что и говорить, но в нашей семье «право», впрочем, как и «лево» руля однозначно принадлежало мужской половине. Отец, заняв место водителя, впервые усадил меня к себе на колени ещё в столь юном возрасте, в котором я даже не доставал до педалей. Самое главное, что в моих руках была великая власть, по крайней мере, мне так виделось со стороны, в то время, как папа ободряюще улыбался своему сыну и убеждал меня, что его ребёнок – настоящий прирождённый водитель. Но, на самом деле, я лишь осмелился на то, чтобы водрузить свои крохотные ручки поверх отцовских и повторять за ним его же фразы, которые до сих пор всплывают в моей черепной коробке воспоминаниями. Самое главное на дороге –  бесстрашие. А этого мне было не занимать уже на тот момент. Видимо, папа сам это почувствовал или вспомнил себя в моём тогдашнем возрасте. Зато спустя годы [как мне кажется] он сильно пожалел, когда мы оба решили, что пришло время научить меня вождению по-настоящему. И дело было даже не в том, что я не выучил все правила дорожного движения, да, мог перепутать парочку похожих  друг на друга знаков, а в том, что он категорически не справлялся с выдержкой. У него не получалось совладать с собой, когда сын грубо ошибался, испытывая страх, то ли от вождения, то ли от резких выражений, то ли от всего вместе. Отец повышал на меня голос, а за общим столом не мог даже смотреть, потому что его захлёстывала злоба. Никто и не предполагал негодование старшего Кларка, кроме нас с ним. Мне не хотелось разочаровывать папу ещё сильнее, именно поэтому на тот момент созрел один план – личные тренировки. Да, я мог не спать всю ночь, приходить вялым на уроки, но знал, что преодолею себя, переступлю через этот барьер, который каждый раз заставлял меня нервно передёргивать плечами при фразе «в этом году получишь права или пешком ходить будешь?». И мне удалось стать их обладателем. Более того, получилось убедить папу дать ещё один шанс, чтобы показать ему Лейкбери, сидя за рулем нашего автомобиля. В этот раз он не был разочарован. А я всё равно придерживался своей выбранной легенде и всегда хвастался тем, что меня научил вождению папа. Ведь отчасти это так, правда?! Именно по этой причине я на протяжении нашей поездки с Эл до больницы и старался вести себя сдержаннее. Мне не хотелось отвлекать её и тем более кричать на неё, ведь данной голосовой манипуляцией редко когда добиваешься нужного результата. Есть те, кого парализуют высокий тон, например – ваш покорный слуга.
[indent] Лучше я тысячу и более раз объясню и покажу сестре, с какой именно стороны нужно подойти к автомобилю, чем стану повышать на неё голос. Ни к чему хорошему это, как правило, не приводит. По крайней мере, мне удалось подытожить и прийти к подобному выводу, размышляя тем временем, захочет ли Элоди вообще после нашей поездки хоть когда-либо сесть снова за штурвал огромного железного корабля. Учитывая, какой безудержный стресс она только что испытала, ей и самой, наверное, нужен сейчас врач, чтобы расслабиться. В каком именно смысле, тут уже воля фантазии, я не имею в виду того, что бы было после запрещено законом. Моя сестра совершила довольно-таки геройский поступок и, если честно, то меня так и подмывало поговорить наедине со своей аллергией, чтобы она хотя бы на пару часов утихла, дабы оставить меня с сестрой тет-а-тет. Наш сорвавшийся ужин причинял мне боль, я винил в этом только себя, хотя нужно отдать «должное» батату, что вызывал в моём организме подобную бурю эмоций. 
[indent] Мне вдруг вспомнилась одна забавная ассоциация с синим цветом, которым сестра нарекла меня ранее. Я подумал о том, как на один из Хэллоуинов наши бывшие одноклассники нарядились смурфиками, придя на вечеринку, будто облитыми сим колором с ног до головы. Мы даже делали потом ставки, сколько часов они будут смывать с себя всё это облачение. А я пытался в тот момент уточнить, где покупали эту чудесную краску. Было бы любопытно потом остаться с ним в итоге на всю жизнь, даже не потратив цента на его покупку. Можно сказать, что всему виной картошка, от которой твоя кожа запросто посинеет. На этом можно было бы сделать неплохие деньги, изобрести вакцину и наоборот целую линейку средств для изменения цвета кожи, а я бы стал запросто подопытным кроликом и возможно прославил наш город, о котором услышали все вокруг, а не только в определённых узких кругах. Странные мысли посещают меня в медицинских учреждениях – начинаю погружаться в атмосферу. Всё-таки наверняка здесь что-то да витает в воздухе, какой-то свой дурман. Хотя, на данный момент, я улавливаю лишь запах ядрёной хлорки, которая не может не тесниться с обонянием. Надеюсь, что он станет не из последних, чего застану в этой оболочке своей жалкой жизни.
[indent] Я знал, как перевести тему, по этой причине затронул животрепещущее празднество, о котором мечтает явно большая часть женского населения. О талантах Элоди организовывать Дни Рождения мне были известны, как никому другому. Именно поэтому я мог с уверенностью ей доверить даже такое дело, как свадьба, а её обещания касательно того, что она пройдёт по самому высшему разряду лишь только подкупили меня своей искренностью. Мне всегда казалось, что можно запросто провести параллель между двумя этими событиями как рождение и брак, получая день рождения любви двух сердец. Правда, если честно, то выдал это чисто на автомате и по глупости, совсем даже не задумываясь о серьёзности своих намерений. Да, возможно, когда-нибудь я и сочетаюсь браком с каким-нибудь красавчиком, но это случится явно не скоро. Для начала мне нужно хотя бы с кем-то серьёзно начать встречаться, вместо того, чтобы проводить вечера на кулинарных форумах и в который раз смотреть «попробуй не смеяться. кошки и собаки». К тому же, я всегда думал, что раньше меня узами брака свяжут сёстры. Хотя, у Эс уже есть ребёнок и она не замужем, а значит, переход хода и эстафета смело вручается Эл, личная жизнь которой для меня всегда была покрыта мраком. Как я её не пытался вычислить. Прозрачные намёки и попытки узнать, с кем это Элоди проводила время за уроками в школе, гуляла у озера не дали результатов, она всегда все отношения сводила к просто обычным знакомым и друзьям. Напрямую я никогда не спрашивал, потому что это, во-первых, хотя бы, неприлично, да и любопытство меня никогда не снедало, а во-вторых, мне было некогда, о чём, к слову со временем стал жалеть, ведь в своего отца, который частенько забывал о нас из-за работы, превращаться совсем не хотелось. Может, весь этот поход в больницу тоже произошёл неспроста и стал тем самым поводом наконец-то сблизиться? Хотя, придя к подобному выводу, я всё ещё не могу понять, зачем так было усложнять, когда можно было бы обсудить все вездесущие вопросы за столом? Но сейчас уже ничего не изменишь.
[indent] — Эл, Эл, я хочу другого врача!, — наконец-то получается у меня хоть что-то выдать, с трудом ловя губами воздух. Конечно, то, что сестра прикрикнула на юношу, потребовав ко мне особенное внимание и приструнив как полагается, чтобы тот не считал ворон, а занимался своим делом. Но всё равно даже то, как он искромётно начал выполнять все нужные в моём случае обязанности по предоставлению «скорой помощи», меня не убедили. Я неуверенно усаживаюсь в кресло-каталку, за ручки которой держится этот глупый парень. Да он даже схватился так, словно намерен сейчас же перевернуть её вместе со мной, опрокинув на пол. — Можно мне более опытного?, — активно замотал я головой, всё ещё отказываясь ехать куда-либо с ним. У меня было желание выставить ноги вперёд, мешая нашему движению, только вести себя как маленький мальчик стало бы слишком странно в моём положении, а учитывая, что разговаривать мне стало едва ли трудно, в довеску ко всему прочему. Доктор потянул кресло-каталку на себя и направил достаточно грубо вперёд, отчего я снова почувствовал те самые ощущения, которые буквально несколько мгновений меня посетили в автомобиле вовремя нашей с Элоди поездки. Мне пришлось повернуться, чтобы проводить сестру долгим взглядом, потому что не знал – увижу ли её снова, а так хоть запомню, что она почти до последней секунды жизни была рядом со мной, защищала и даже хотела заколоть этого медика скальпелем. Если бы мог, то обязательно присоединился к этой затее.
[indent] Мы наконец-то приезжаем к пункту нашего назначения – моей будущей палате и надеюсь, что не последнему месту, что увижу в своём жалком пребывании в этой Вселенной. Тут же начинаю рассматривать помещение, обращая внимание на то, что окна плотно заперты и вообще на них к тому же стоит решётка. Значит, сбежать в случае чего и сигануть тут же на улицу не получится. Но ничего, я придумаю другой план. Всегда отличался изобретательностью. Врач даёт мне знак, чтобы я пересел на больничную койку, которая заправлена так, что нет ни единой складочки, словно здесь какой-то армейский полк, где всех специально муштруют для этого, а лучше бы занялись воспитанием и привили больше знаний. Мне приходится в буквальном смысле перенести себя на часть этой мебели и прилечь, нарушив привычный уклад аккуратности. Мой врач поворачивается ко мне спиной и начинает копошиться около шкафа, выдвигая различные ящики, в поисках, по всей вероятности лекарства, чтобы спасти меня. Хотя не удивлюсь, если он вдруг решит меня здесь запереть и, найдя то, что ищет, покинет-таки помещение – просто было по дороге. Я пытаюсь прогнать от себя все плохие мысли. На моём лице застывает недоумение, когда парень неожиданно выуживает несколько лезвий, иголок, шприцов и каких-то непонятных длинных приспособлений, похожих на палочки лора. Кажется, слова нашей с Эл семьи его сильно задели, потому что он, по всей вероятности, замышляет что-то страшное. Или же предпочитает какие-то непонятные медицинские прелюдии.
[indent] — Раздевайтесь, — наконец-то возвращается ко мне доктор, сжимая в одной руке подготовленный пакет с трубкой и с какой-то непонятной жидкостью [раствором], а в другой держа клапан, на конце которого блестит остриё. У меня либо де жа вю, либо я определённо видел этот момент в одном из запрещённых для просмотра детям до восемнадцати фильме. Вот только там второму присутствующему стало в конце слишком приятно. Не знаю, куда именно он задумал вставить всю эту конструкцию, но что-то мне подсказывает, что явно не в вену на моей руке, раз решил мне предложить подобное, учитывая, мою наготу по пояс. — Ты сейчас серьёзно или это у вас врачей юмор такой?, — рассерженно хриплю, вытянув вдоль своего туловища руку, начиная самостоятельно сжимать её в кулак и разжимать, разрабатывая, со знанием дела. Этот парень либо перетрудился, либо решил таким способом сострить и воспроизвести на меня впечатление. Но, кажется, он ещё до конца не проснулся, раз внезапно застыл и округлил свои губы в беззвучном «о». — Простите, я..конечно…да, — перебивая сам себя он начинает лепетать, склонившись надо мной. Хорошо, что этот недо_врач умудрился надеть на руки перчатки и даже не забыл проспиртовать участок на коже, куда намерился воткнуть иголку с капельницей. Конечно, я больше предпочитаю таблетки, но в моём случае со стремительной быстротой поможет лишь это. По крайней мере, надеюсь. Потому что парень пока пытается, в который раз проткнуть мою руку везде, где можно, кроме вены. Как можно так опростоволоситься? Он вообще раньше это делал уже или я – та самая пока ещё живая кукла, на которой можно попрактиковаться? Смеряю его гневным взглядом, слежу за всеми неутешительными попытками и порой сжимаю рот в тонкую полоску. Моё терпение лопается, когда он снова промахивается, оцарапав меня. Я хватаю его свободной рукой, будто выворачивая левое плечо этого неумехи, впиваясь всеми пальцами. — Ещё раз промажешь и я так глубоко тебе засажу эту иглу, что мало не покажется, — скалюсь на врача, ощущая его нервное дыхание на своей коже и мечущийся взгляд загнанного животного по моей персоне. Похоже, я его знатно напугал, зато подействовало эффективно, потому что он тут же попадает чётко в цель, наконец-то устраивая мне целый пансионат с капельницей. Отпускаю парня, даже поправляю его потрёпанную одежду, возвращаюсь обратно на койку и откидываю голову на подушку, чувствуя, как мои вены заполняет специальный раствор. — Кстати, а вы не употребляли алкоголь? Иначе действие препарата возымеет побочный эффект. Но ненадолго, — интересуется врач, как бы между делом, когда уже процесс пошёл, а в моей крови уже как минимум полчаса находится алкоголь. Я одариваю его неспешным взглядом и не успеваю ничего возразить по этому поводу, потому что ощущаю какую-то непонятную эйфорию. Мне хочется поблагодарить доктора за то, что он поставил мне капельницу, поэтому я лишь удостаиваю его блаженной улыбки, от которой он почему-то тут же ретируется, раскрасневшись то ли от смущения, то ли от неловкости момента. Парень открывает дверь в мою палату и пропускает мою сестру, которая тут же врывается в помещение и обеспокоенно рассматривает меня.
[indent] — Привет, Эл и О и Ди! Соединяем вместе – Элоди! Что с лицом? Долой грусть! Надо больше веселиться, чтобы не уснуть!, — радостно выдаю я в манере наших болельщиц и бывших одноклассниц из школы, которые горланили различные речёвки под окнами, размахивая шуршащими помпонами. Вспоминаю, что даже хотел присоединиться к ним, особенно в те моменты, когда болея за нашу команду, сидя на скамейке запасных, наблюдал за их зажигательными танцами. Пробую даже изобразить руками вслед за ними, забываясь, что в одной у меня торчит игла. Тут же кривлюсь от неприятной боли, которая сразу пронизывает меня и стараюсь впредь держаться спокойнее. — Кстати, сестрёнка, спасибо за ужин! Он нам с тобой был очень нужен! Ведь, если бы не он, то ты бы не познакомилась здесь с будущим мужем!, — продолжаю складывать слова в весьма странную рифму, бросаю взгляд на парня, который всё ещё застыл в дверном проёме и теперь попеременно разглядывает то меня, то Элоди, в ужасе сжимая края своего халата. Кажется, он успел уже пожалеть, что решил помогать людям, особенно мне. — Думаю, у вас возникла химия! Хэй, Патрик, как твоя фамилия?, — припоминаю ту стычку Эл с парнем в холле, которая теперь кажется милым воркованием двух влюблённых, мне удаётся разглядеть имя доктора на небольшой табличке, которую он прикрепил на свой нагрудный карман. Я не понимаю, что происходит, но знаю одно – мне очень весело, всё вокруг кружится, будто на какой-то карусели. Как в детстве, когда удалось сесть на понравившуюся розовую пони с красными сердечками. Кстати о них! Они явно витают в этой комнате. А самое главное - у меня ничего не чешется. Ну, кроме языка, которым так и хочется лишний раз сболтнуть что-нибудь.

[indent]  Мне больно признавать правоту слов моей сестры насчёт того, что не все наши действия и решения зависят от нас. Это какая-то своеобразная цепочка, которая берёт начало откуда-то сверху или возможно в молекулярном воздушном пространстве, собирая остальных под свой купол. Другие люди тоже оказывают влияние. В какой-то степени даже большее, чем порой предполагаешь. Казалось бы, хоть ты расшибись в лепёшку перед той или иной ситуацией, но как на то суждено осуществиться, произойти на небесах, то так и будет. Я много раз в жизни сталкивался с подобным. Начиная от самых мизерных мелочей, в духе получения необходимого балла, который преподаватель мне не ставил из-за того, что ненавидел и, заканчивая каждодневной борьбой с болезнью Эсме. Вот только здесь мы с Элоди оказались в одной упряжке и бились вместе головами о стены, что возникли, окружив нас и заточив в какую-то своеобразную клетку. Где-то внутри лелеяли и холили надежду, рассчитывая на жалкий, единичный шанс того, что наша сестрёнка выкарабкается, выживет, сможет преодолеть болезнь с нашей помощью. Да только это было невозможно. Она угасала на глазах, а мы продолжали верить в чудо. Как брат тогда пообещал Эл, что сестра обязательно поправится, просто нужно верить, только в итоге это её не спасло. Нельзя так говорить, знаю, что это великий грех, за который меня, быть может, в какой-то степени кто-то наверху наказывает, но в Бога, в религию я утратил после этого свои убеждения. Можно сказать, что стал атеистом во всём, особенно в любви к нему, которую каждое мгновение избегаю. А прежде всего, наш обладатель учил нас его любить. За что, если нашей сестры больше нет в этом мире? За то, что он забирает самых лучших? Тогда это жестоко и эгоистично. Я пытаюсь не гневить Бога, да только что-то плохо получается, может, потому что мне сейчас всё равно?! И только слово, которое дал Элоди, что разберусь со своими внутренними демонами, заставляет меня пересмотреть ситуацию и возможно поверить. Хотя бы попытаться.
[indent] — Ты всегда можешь положиться на меня, Эл. И рассказать мне обо всём. Я не чужой человек тебе, хоть мы и стали общаться…, — заминаюсь, пытаясь подобрать нужное завершение фразы, которое бы не било по лицу ледяными каплями, —…не так часто, — нахожу через некоторое мгновение объяснение и понимаю, что звучит оно не особо хорошо, криво, косо и банально. Горько усмехаюсь сам себе от того, насколько стал за этот год пустым и в какой-то степени бездушным. Мне кажется, что эти прописные истины, которые я пытаюсь донести до сестры, повторялись мной уже несколько сотни или тысячи раз. Вот только в моей голове. Вслух я если и говорил когда-либо, то не помнил. Хотя, возможно, мне это лишь приснилось. Мне почему-то живо представилась ситуация перед глазами, когда я околачиваю порог дома, где сейчас проживает Элоди, в моих руках бутылка с дешёвым виски, которую забрал чуть ли не с дракой в баре. Сестра открывает дверь и просит меня так больше не напиваться, она словно та самая милая Эл, из прошлой жизни, где у нас счастливая семья, где мы не стали друг другу далёкими берегами, а снова всё те же Кларки, что держатся всегда вместе. Элоди присаживается рядом и обнимает меня так крепко, будто не хочется отпускать, словно я вернулся только что из дальней, опасной дороги. Мы долго говорим по душам, а потом меня от неё увозят какие-то незнакомые люди с размытыми лицами. Почему-то это видение или сон настолько настоящие, что я и правда словно переживаю их снова и снова. Какая-то россыпь из воспоминаний, которая заставляет меня, как следует задуматься – вдруг это правда происходило на самом деле?
[indent]Из размышлений меня вернул в реальность голос сестры. Я бы никогда не подумал на неё, что эта с виду достаточно хрупкая девушка, способна кого-нибудь растворить в кислоте или убить одним ударом пилочки для ногтей, хотя, можно поспорить, если лишний раз потянуться за любимым лакомством Элоди. Помню, как любил радовать её любимым домашним печеньем и получать шутливый шлепок по руке, ведь это всё готовилось для неё. Кажется, что это было в прошлой жизни. Снова. Но мне стало намного легче от того, что сердце вновь наполнилось привычным теплом от моментов нашей семейной жизни. Наверное, я всё ещё не терял надежды на то, что когда-нибудь мы снова её вернём обратно, как пропавшую в чаще леса крохотную деталь недостающей шаткой конструкции, которая без неё обречена на провал и поражение.
[indent]К тому же у меня выходит даже слегка подбодрить и развеселить Элоди, напомнив ей о тех самых многочисленных поездках, в которых мы с ней принимали не раз участие бок о бок, оттачивая её навыки вождения. Не спорю, укачивало в автомобиле, когда за рулём была Эл, знатно. Но мне повезло, что я предпочитаю из всех аттракционов те, что имеют при себе функцию вращения и оснащены движущейся вокруг своей оси платформой. Например, запросто могу несколько раз подряд прокатиться в «чашках» или в «волнах дискотеки». Поэтому я никогда не беспокоился, что станет нехорошо после них, ведь у меня стойкий вестибулярный аппарат. — По такому случаю мы бы даже заказали комплексную мойку с полировкой лобового стекла и чернением резины, — поддерживаю шутку Эл и усмехаюсь вслед за ней. Пожалуй, новая машина даже померкнет рядом с той, на которой я разъезжаю в последнее время, учитывая, что это старенький отцовский ягуар. Но мне приходится окружать его такой заботой и вниманием, словно несколько часов назад приобрел его нелегально с рук. Он даже не выглядит, как потрёпанный временем, коим является на самом деле.
[indent] Одно то, что мы воруем у нашей бывшей одноклассницы тележку для рассады, да ещё и вместе, заставляет меня невольно в который раз улыбнуться. Кажется, мои губы настолько соскучились по этому ощущению, что даже не собираются покидать довольную гримасу. Смех Элоди такой заразительный, что я, всё ещё прокручивая в голове его и пытаясь слушать, куда мы сейчас направимся, покидаю ненадолго дилера, дабы закинуть бутылку с алкогольной продукцией. Меня устраивает то, что нас там точно никто не сможет побеспокоить, сейчас нам этого уж точно не выйдет боком. К тому же, необходимо поскорее покинуть задний двор Моники, чтобы ещё кто-нибудь не нагрянул с подозрительно-сомневающейся фразой в духе «а что это вы тут делаете?». Информация о том, что наше новое место к тому же и близко, не может не радовать, чем быстрее разберёмся и расставим всё на свои места, тем легче станет с этим жить. Хотя, я надеялся, что после того, как выбьем признание у дилера, мы не разбежимся вновь по своим домам, решив поскорее забыть нашу случайную встречу. Этого определённо не хотелось, ведь у нас, вроде как, стало даже получатся находиться в обществе друг друга и не отводить взгляда. — Прекрасно. Давай сделаем это, — дослушиваю до конца наш план маршрута, хватаюсь за ручки тележки  и подталкиваю её вместе с дилером вперёд, следуя за Элоди.
[indent] Наверное, со стороны это должно показаться необычным, двое людей зимой на четырнадцатое февраля вместо того, чтобы праздновать этот прекрасный день любви, бредут в потёмках, да ещё и перевозят ношу. Кажется, мы всегда были оригинальными. Все наши дни влюблённых отличались по-своему. В моём случае, я терпеть не мог этот день, запираясь дома под лучшие рок-баллады 80-х и 90-х, после рабочего дня. Так что хоть какое-то отвлечение из обычного графика сыграло мне на руку. К тому же потом, через несколько лет, можно будет запросто поделиться самым разнообразным Днём Святого Валентина, который только был в нашей жизни. Только вряд ли мы выложим с Эл всё подчистую, предпочтя это скрыть и если и вспоминать, то в компании друг друга. По крайней мере, я надеюсь, что мы к тому времени наладим наше общение.
[indent] — А ты, смотрю, говоришь со знанием дела насчёт дороги. Частенько по ней срезаешь к своей работе?, — с любопытством скольжу прищуренным взглядом по Эл, слегка поворачивая тележку и беря курс в указанном ею направлении. То, что это место отличалось весьма нехорошей репутацией, я знал, как никто другой. Именно здесь мы с друзьями частенько устраивали стрелки, чтобы как следует разукрасить физиономии, а ещё тут постоянно назначили сходку наркоманы, зависимые или просто жаждущие любви. Но, кажется, сестре удалось спастись от последующих моих вопросов, потому что на горизонте перед нами возникли силуэты. Я метнул в Элоди вопросительный знак в духе «что делать?», но она на него также ответила беззвучно, к тому же сопроводив жестом «всё улажу». Мне ничего не оставалось, как попытаться сохранить самообладание. К тому же я невольно поправил выбившийся из-под дилера его пистолет [который решил положить к нему],  из-за постоянной тряски и передвижений в разные стороны, пока мы с Эл шли, в нужное место. По мере того, как мы приближались и наконец-то совершили небольшую остановку, я стал переживать, что эти новоиспечённые гости вечера сразу же всё поймут и вообще они за нами давно следили, в кусре, что именно мы замышляем. Но слава Ангелам, это оказалось вовсе не так. Они не были в курсе.
[indent] Незнакомка, которая встретила сестру слишком бурным приветствием, с острым вездесущим носом так и норовила узнать, что мы скрываем. Она упорно сделала выпад вперёд, приблизившись к нам чуть ли не вплотную. Мне пришлось буркнуть про себя едва различимое «здрассте», чтобы совсем не казаться невежливым. Но Эл нашлась с ответом, который я посчитал вполне себе вразумительным и даже объясняющим всё, без какой-либо толики вранья. В общем-то, здесь практически каждое слово правдиво. Мы действительно ищем адреналин, хоть он и выражается в наркотическом аспекте. Тем временем, у меня появилась возможность перевести взгляд с гостьи на её спутника. Лучше бы я этого не делал, потому что вычислил его тут же, как и парень меня, судя по тому, что даже не смог вымолвить и слова приветствия, решив отмалчиваться. Молодого человека зовут Зак, музыкант, и он знает меня, а ещё в курсе того, что ровно неделю назад, я был в компании одного…замужнего мужчины. Чёрт. Его кольцо на пальце слишком ярко блестело и отражалось в свете направленных на нас софитов, к тому же трудно было не заметить, ведь рука того чужого мужа была на моём плече. И это не остановило меня, чтобы сбросить её, потому что мне это нравилось. Та ситуация кардинально отличалась по неловкости от нашей. Ведь Зак застукал нас жмущихся и целующихся друг с другом в коридоре, когда проходил мимо. Тогда явно было нельзя сослаться на то, что нас просто толкнули друг к другу в объятия, причём ещё и в губы. Хотя попытаться стоило. Но то, что Зак знал мой ужасный секрет, заставило меня сильно перенервничать и сжать до скрежета ручки тележки. Надеюсь, этот парень не из болтливых, и не привык внезапно нарушать тишину фразой «ни за что не угадаете, с кем я видел Элиаса!». Мне только этого сейчас не хватало, чтобы сестра узнала о моих похождениях, которые хочется стереть, как страшный сон, хотя, кого я обманываю насчёт «страшного». А самое смешное, что я и тот замужний мужчина решили дружить...ведь он любит лишь своего мужа и вообще это была_ошибка?
[indent] Мы с Заком словно играем в какие-то гляделки, пока моя сестра общается с Мел [судя по тому, что мне удалось услышать, её она называла именно так]. А потом Эл озвучивает то самое слово на букву «п», которым я оттолкнул от нас Ричарда, и мы с музыкантом одновременно поворачиваем головы в сторону моей сестры. Я совершенно забыл о том, что дилер всё ещё как бы мой парень и нужно придерживаться этой легенды. Так что мне приходится запоздало, но кивать и пытаться избегать взгляда Зака, на лице которого теперь играет кривая ухмылка. Чувствую, что после этой встречи я явно упаду в его глазах и прослыву не иначе, как местной шлюхой, ещё и парню своему изменяю, хоть и левому. Мне хочется побыстрее уйти отсюда и перестать находиться под изучающим вниманием теперь уже обоих. Мел присоединяется к более тщательному разглядыванию моей персоны, то ли сочувствуя, что выбрал, такого пьяницу, что сейчас в тележке, то ли пытается понять, где правда, а где ложь. Но, кажется, доводы сестры её убедили, и она даже на прощание успокоительно похлопала меня по плечу, проходя мимо, а её спутник многозначительно прошёлся по мне осуждающим взглядом, прежде чем исчезнуть из поля зрения.
[indent] — Это точно. Хорошо, что они так быстро ушли. Надеюсь, трепаться не будут, — нетерпеливо проговорил я, чувствуя, как начинает потряхивать от воспоминаний прошлой недели. Мне не хотелось проблем и скандалов, слухов в нашем городе, в которые ещё и захотят вовлечь мою сестру. — Да, я тоже терпеть не могу лгать. Но есть определённые случаи, когда этого не избежать, — стараюсь сохранять при этом самообладание и прячу взгляд, чувство стыда захватывает меня всего. Не знаю, чтобы сказала мне моя сестра, узнав она о том, как согрешил. Больше всего на свете я ненавижу врать Элоди, завираясь одновременно и в нашем вранье глубже некуда.
[indent] Мы наконец-то снова продолжаем свой путь и спустя несколько витиеватый тропинок оказываемся рядом с каким-то затхлым домом. Я не припомню, чтобы видел его здесь, а особенно проходил внутрь, так что с осторожностью загружаю тележку и пробираюсь сквозь свисающие куски паутины, клубы дыма, пока не оказываюсь с сестрой в одной комнате. Здесь улавливается запах плесени, гари и старых вещей. — Что это за место?, — блуждаю по стенам, полу и углам, пытаясь разобраться кому,  принадлежал этот дом ранее. Натыкаюсь на груду из непонятных атрибутов, что сброшены в одну кучу и выполняю незамедлительно предложение Элоди, привлекая к себе снова дилера, теперь уже вытаскивая его из тележки. — Может, он сам проглотил пакетики с наркотой? Как перевозчик. В нём явно лишних парочка кило, — шумно поёжился, укладывая молодого человека на разбросанные куски из мебели у стены.  — Я всегда беру с собой свои игрушки, — подавляю в себе лёгкий смешок, но не могу скрыть улыбку. Расстёгиваю до конца куртку и достаю наручники из внутреннего кармана, тут же раскрывая их и сцепляя на запястьях дилера. Его руки я завожу за голову и защёлкиваю наконец-то замок на трубе у батареи, пробуя её пару раз на хилость и прочность.  — Разбудим его, как заботливые родители или лучше так?, — похлопываю молодого человека слегка по лицу, прежде чем он начинает отворачиваться от моей смачной оплеухи по его щеке. Похоже, одной было недостаточно, а вот после второй он резко дёргается и пытается подтянуться, чтобы вырваться. Да только не выходит.
— Вы сломали мой нос,  — наконец-то ощущает пронизывающую боль в полную меру дилер и истошно начинает выть. — А ты нам подсунул левую дурь, — кажется я привлёк его пристальное внимание, потому что сразу после этого он неожиданно заткнулся, уставившись на Эл и шепча только — Это всё ты виновата, что последовала за мной. Привела на хвосте фараона! Подстава! — я чуть было снова не налетаю на него, чтобы дать, как следует ему в его наглую рожу кулаком, сжимая костяшки пальцев, но Элоди останавливает меня. Кажется, на этот раз, мы будем решать по-другому. Всё же его до этого отключали мои руки, а нам пока это не выгодно.

бесплатно наливаю

всё делалось в подарок и на выдохе вдохновения.
это просто пост любви моим соигрокам. спасибо любимому лейку за семью, любовь, друзей.
люблю всех его жителей и на лейке у меня каждый день - благодарения! <3

drink-drank-drunk

простите за фантазийность мою, я пытался 

— С тебя хватит, —
— Сколько он должен? Сколько? Освальд, зачем ты так, амиго? Пойдём отсюда. —
— Оззи, пожалуйста, прекрати сопротивляться. Я хочу помочь тебе, придурок. —
— Где твои ключи? Освальд, ты прикалываешься? Думаешь, я не смогу тебя отодрать от стола? —
— Нет, нам не нужна помощь. Я привык, что этот парень любит висеть на моей шее. Ну, давай, иди ко мне, ай, блядь, Оз, хватит драться. Ну как, приятно? Будешь слушаться или мне тебя силой взять? —

SO MUCH FAITH, WHERE'S THE SHAME? WILL THIS CHAIN EVER BREAK?
NOW I FEEL LIKE I'M BROKEN // Now I feel like I'm choking

Ты уже давно привык к этому ощущению, когда в груди всё горит, будто бы вместо кислорода ты вдыхаешь углекислый газ, будто внутри тебя настоящее пепелище — по Данте: семь кругов Ада и ты [прошедший их все]. Ты забываешь [постоянно], что это ты в ваших отношениях — отрава, ты — яд, разрушающий себя, своего мужа, и ваш священный брак. Как легко позабылись все твои грехи только ты облачился в белое. Твой больничный халат [покоящийся где-то на заднем сидении машины] — это не священный огонь, способный очистить тебя от позора и боли прошлого, но тебе хочется так думать. Хочется думать, что ты сможешь стереть все это из своей жизни, хочется думать, что вы с мужем будете счастливы несмотря на то, что ты погряз в болоте собственной слабости и порочности. Ложь во благо, ложь во спасение. Ты врешь, врешь, врешь, постоянно, и мастерски убеждаешь себя в правдивости собственного вранья, ведь настоящий лжец никогда не лжет.  Этот урок дал тебе дед Шай, в очередной раз приговаривая, что ты слишком сильно похож на него в юности. Но любимый дед был просто жуликом, оторвой, берущим от жизни всё. Ты же просто яд. Ты убиваешь всё, что любишь. Когда-то, когда жизнь еще не сжалилась и не подарила тебе Реджи, больше всего на свете ты любил себя и целенаправленно с завидной упорностью убивался доза за дозой. Теперь больше всего на свете ты любишь мужа. И тебе до жути страшно, что когда-нибудь, через годы изощренных моральных [и прочих] пыток, ты его уничтожишь как почти уничтожил себя. Процесс уже запущен. Каждый вечер, возвращаясь домой, ты находишь Реджи не тем, что вчера. Каждую ночь ты засыпаешь с бредовой мыслью, что твоя иссиня-черная аура поглощает и обесцвечивает его — пурпурно-красную. Тебе страшно, что когда-нибудь он узнает все твои грязные тайны и уйдет. В этот раз навсегда. Тебе страшно, что ты так до конца жизни и продолжишь врать, истребляя его клеточка за клеточкой этой недосказанностью. Ты запутался в своих попытках все исправить, не причинив ему вреда. Иногда, когда муж смотрит так, как сейчас, и требует ответа, ты жалеешь, что подписался на эту авантюру. Вы — это авантюра, в успешность которой ты никогда не верил, но на которую молился.  Ты — вор, который украл Реджинальда у счастливого будущего с кем-нибудь другим, просто собственник, который не смог смириться с идеей, что Реджи будет любить так кого-то другого. С самой первой встречи, с самого первого взгляда, с самой первой фразы — в голове чей-то разумный голос умоляет его не трогать, не губить. Ты же знал, что рано или поздно ваша сказка превратиться в пыль, осевшую на старую никому не интересную книгу об истории Лейкбери. Знал и всё равно посягнул. От прошлого, такого, как у тебя, просто так не убежать. Бывших наркоманов не бывает. Бывшего эскорта — тоже. И ты все равно вышел за него замуж, затащил к самому порочному алтарю, зарегистрировавшему все самые краткосрочные браки этой страны, желая сделать его своим от кончиков пальцев до штампа в паспорте. Ты всегда был эгоистом, самовлюбленным падонком, но твой эгоцентризм достиг апогея в день вашей свадьбы. Ты хотел его, не хотел его отпускать. Ты боялся, что он сбежит, боялся, что потеряешь, если что-то не сделаешь. И ты сделал предложение.

Об одном ты не врал — это самый счастливый день в твоей жизни.
Ты забылся и поверил, что так может быть всегда.
Поверил, что можешь стать совершенно другим человеком.
Поверил, что прошлое действительно можно переписать.

Ты просишь слишком много от мужа. Просишь беспрекословного повиновения твоей воле. Просишь не задавать вопросов и не копаться в прошлом, когда сам не готов еще это прошлое отпустить. Ты думал, что не вернешься к лёгким деньгам, никогда. Как только Реджи подарил тебе самый сладкий и обжигающий поцелуй в лифте какого-то дорогого отеля. Но уже через неделю отправляешься в тот самый отель в номер к другому: старому, немощному и жутковато пошлому богатому мужику. Твой малыш любит дорогую красивую жизнь, и он чертовски ее достоин. Твой муж достоин всего самого лучшего, а ты всего лишь еврейский мальчишка, который за всю жизнь научился лишь колоться и торговать телом. У тебя никогда не было времени учиться. Ты боялся поставить вашу красивую жизнь на паузу, боялся, что он убежит к кому-то, кто более достоин. Поэтому возвращался к своей старой профессии вновь и вновь. Говорил, что идешь по делам, убеждался, что Реджи будет занят чем-либо отвлекающим и не будет за тобой следить [о его одержимости ты знал с самого первого взгляда и любил каждую грань этой безумной, сумасшедшей повернутости], выпивал львиную дозу виагры и исполнял прихоти потных, уродливых мужчин, кто в отличии от тебя преуспел в финансовом аспекте [сюрприз: секс за деньги покупают только некрасивые — красивые получают его бесплатно]. Каждый раз было все сложнее и сложнее, пока в один день ты просто не смог этого выдержать. Ты просто не смог выйти из ванной, забился в углу, задыхаясь ненавистью к себе. Ты отхватил у мира самое лучшее и не смог этому соответствовать. Тебя разрубило надвое, и ты уже не знал, где ты настоящий: забившийся в углу, потерянный, упивающийся отвращением к себе или ты тот золотой мальчишка, шагающий в обнимку с мужем по улицам ЛА с видом, будто перед вами расстелены ковровые дорожки. Двойная жизнь никому не дается легко, тебя она добила вовсе так как ты не мог поделиться этим с любимым, единственно-важным человеком. В ту ночь ты дал себе слово [опять] больше не возвращаться в дорогие отели без своего мужа. Пообещал себе стать тем, кого Реджи действительно заслуживает. Или так, или никак. И в этот раз ты действительно свое слово сдержал. Помнишь, как вернулся домой вусмерть пьяным, протирая собой стены, заплетающимся языком объявляя мужу, такому прекрасному и сонному, что эти русские дельцы пьют как боги, и Димитрия ты не перепил. Ты смеялся и попросил оставить тебя в туалете, ибо «не хочу вонять на тебя перегаром». Заснул в ванной в собственной рвоте. У тебя, как и у этого сумасшедшего города, две стороны: сияющий, никогда не унывающий и не спящий Лос-Анджелес против забитого, проклятого вечным весельем до смерти города грехов.

Уже на следующий день ты порвал замкнутый круг, ведущий в никуда.
Уже через две недели вы прилетели в Минеаполис и купили новую тачку, чтобы добраться до Лейкбери.
Еще неделя и вы тут. Прижимаешь мужа с тем же четким отвращением к себе и неоправданной злостью на него.

Ты злишься, потому что тогда закончил работу. Вам нужны были деньги — на этот убогий дом, на эту машину.
Твой муж не будем шарахаться по съемным квартирам.

I WONDER HOW I GOT BY THIS WEEK. I ONLY TOUCHED YOU ONCE
LATELY I CAN'T FIND A BEAT // I used to feel the rush

Сейчас тебе кажется, что ты скорее выстрелишь, засунув дуло в рот, чем объяснишь Реджи, почему вы здесь. По крайней мере, ты точно не скажешь больше, чем уже сказал. Правда желчью течет по горлу, в желудок, оттуда — в кровь и в самое сердце. Какая-то часть тебя, эгоистичная сволочная часть, хочет, чтобы муж был проще, чтобы он не был настолько неотразимым, что кажется, что эти грязные серые стены — инородные. Какая-то часть тебя, безумная и отчаянная часть, хочет любить его хоть на каплю меньше. Любить его — труд, любить его — боль.  И ты уже не знаешь сможешь ли это пережить. Только не так. Твой отчаянный план всё наладить рушиться о собственную профнепригодность и нескончаемые упреки мужа. Иногда кажется, что Реджи хочет тебя вывести, хочет, чтобы у тебя снесло крышу еще больше, но куда больше? Ты уже на грани. Твои раскаленные до предела нервы готовятся к ритуальному самосожжению. В воздухе витает запах гари. Муж так близко телесно, но никогда не был так далек. Тебе так не хватает его тепла, его ласки граничащей с маниакальным желанием поглотить. Не спать с ним в одной постели — мука, которая когда-нибудь тебя убьет. Бывших наркоманов не бывает. Бывшие наркоманы находят новый наркотик, менее разрушающий физически, и ты нашел свой в муже. И у тебя ломка. Пробирающая до дрожи и липкого пота на спине. А он стоит перед тобой и машет гребанным шприцом без какого-либо желания отдать. Между вами исчезает воздух, выкачивается из легких, но тебя это мало волнует. Волнует только его непосредственная близость, волнует покалывающее тепло, волнует его тело, его руки, губы, всё. Тебе будто вводят мизерную порцию героина: слишком мало, чтобы унестись в наркотические дали, достаточно, чтобы вспомнить «вкус». Прикусываешь губу изнутри, пока его пальцы медленно и аккуратно впиваются в твои волосы. Его легкий мимолетный поцелуй хуже хлесткой пощечины. Ты знаешь все его манипуляции. Увы, в этом городе муж начал действовать по проверенной схеме «возбудим и не дадим» и тебе до одури не хочется попадаться вновь. С губ слетает еле различимое его имя, и ты прикусываешь губу [в этот раз до крови]. Твои руки покоятся за его спиной и рефлекторно прижимают к себе еще сильнее, между вами вполне может образоваться вакуум, но тебе даже этого критически мало. Реджи не собирается тебя баловать, ты знаешь эту схему, и тебе хочется показать ту моральную силу, которой у тебя нет. Ты не можешь устоять перед собственным мужем, даже когда тот осыпает тебя обвинениями. Извините, виновен.
Он обзывается, он ноет. Ты терпишь, дышишь глубоко, лишь бы не сорваться. Но Реджи упорно бьет тебя по больному месту, будто знает, на самом деле знает, все твои грязные тайны, которые ты хранишь на нижней полке своего сознания. И тебе срывает башню, до бешенного стука сердца в висках.

— Реджи, ты доигрался, — рычишь в самые губы за мгновение до того, как толкнуть его к стене, стягивая с себя куртку рваными движениями. Ты припадаешь к нему всем телом, лишаешь возможности двигаться. Твои руки тянуться к его лицу фиксируя, это приказ: смотри только на меня. На глазах пелена, ты бы не заметил, если бы он начал сопротивляться. Все что видишь – это вульгарно пьяный муж, напрашивающийся на порку. Ты не спрашиваешь разрешения, ты забираешь свое. Накрываешь его губы своими, врываешься в его рот с требованием дозы. Так наркоманы грабят несчастных прохожих ради денег на дурь. Твои блудливые руки спускаются вниз, поглаживая самое вожделенное тело до синяков. Ты слишком долго нежно оберегал его от своих проблем, ты слишком долго надеялся, что он свыкнется с мыслью, что ему придется жить здесь целый год. Долго = неделю. Самую долгую неделю твоей жизни. Отрываешься от губ только чтобы тут же припасть к шее. От него так одурительно пахнет дорогим гелем для душа и алкоголем, что тебе хочется заржать. В этом весь Реджи — дорогой, — Ты заебал, Реджи, —  вдыхаешь его запах, выдыхаешь горькое едкое признание. Твои руки живут своей жизнью, обхаживая свои владения, хаотично двигаясь по всему торсу. Выше, ниже, не знаешь за что зацепиться. Потерянный еврейский мальчик скорее бы хотел забиться в угол и ныть о том, что он всё в жизни просрал, но ты хочешь повесить вину на мужа, на его вечные скандалы. Да, они — не главный бич ваших семейных проблем, но они и не помогают. А сейчас тебе нужна помощь и поддержка, и больше ничего. Остальное ты сделаешь сам; должен сделать сам, чтобы навсегда распрощаться с прошлым, с тем ублюдком, кем ты когда-то был.
— Я делаю это для тебя, только для тебя, — зло, со всей желчью, чуть ли не оставляя ожоги от горячего дыхания на нежной коже, — Я больше не хочу пропадать на гребаных сделках, извиваясь и чуть ли не ползая на коленях ради копеек, я хочу большего, хочу дом, наш дом, — ты знаешь только то, что тебя понесло. Ты не знаешь, как остановиться, не знаешь, как многое сообщишь мужу. Внутри зарождается страх, что не выдержишь и вывалишь всё, что мучило с вашей первой встречи. Но, кажется, ты просто слишком сильно любишь мужа, чтобы разделить такое бремя. Ты справишься сам, ты справишься. Ты не готов делиться, но готов упрекать его до последнего, не заставший себя ждать ответ на неделю мук от постоянных криков и нытья. Рука по-хозяйски опускается вниз, задевая край нижнего белья и без раздумий заглядывая внутрь. Тебе не нужно разрешение, вы, чёрт побери, женаты. Конечно, Реджи может решить иначе, но сейчас тебе совершенно всё равно, что потом решит Реджи. Потом он опять придумает причину, чтобы тебя помучить в любом случае. Потом он разразиться криком, назовет насильником, запрется в спальне, будет ходить перед тобой выставляя напоказ свою обиду. Это будет потом. Сейчас тебя волнует только горячее тело под руками и слова, которые так и просятся сорваться с языка, — Хочу, чтобы ты всегда знал, где я, сука, хочу не думать о том, как заплатить за квартиру, на какие гроши отвести тебя в «Бастид», хочу, чтобы ты никогда ни в чем не нуждался, и я был рядом, а не ошивался по паршивым клубам, пытаясь выбить сделку, —  ты так легко врешь [опять], потому что это правда [ведь хороший лжец никогда не лжет]. Паршивые клубы и сделки тоже присутствовали в твоей жизни, потому что твой муж ненасытный и даже самый элитный эскорт не сможет утолить его жажды до всего дорогого и красивого. Ты и сам такой же, но только с мужем ты перестал довольствоваться, что в пределах твоих нынешних возможностей. Только с мужем ты задумал о большем, потому что [сотню раз повторяешь] он достоин только лучшего.
—  Всего лишь год, разве я многого прошу по сравнению с безбедным будущим в любом уголке мира, малыш, где только захочешь! —  свободная рука поглаживает щеку, будто пытается успокоить, но это лишь обманный маневр. Голос срывается на истеричную ласку, на губах застывает болезненная улыбка, — Думаешь мне ебать как легко и просто? Я тоже весь день считай один! Проводить весь день с почти трупами и ахуевать от собственной ничтожности и неспособности им помочь думаешь легко? — с губ слетает смешок, у тебя истерика в совокупности со жгучим желанием, и ты совершенно незнаком с таким калейдоскопом эмоций. Рука сама, [ты готов поклясться, что сама] опускается на шею, пытаясь прижать Реджи к стене еще сильнее. Контроль утерян, связь головы с телом прервана и тебе становится капельку легче. Возможно, давно надо было просто дать себе волю, может быть, тогда бы ничего этого не было. Может быть мужу действительно надо было просто устроить порку? Тогда почему на глаза наворачиваются слезы, а голос ломается, взлетая на пару тонов выше? —  Весь день выживаю только с мыслью, что ты ждешь меня дома. Весь. Блять. День. Без. Тебя. И что я нахожу, когда возвращаюсь?

Ты мастерски научился лгать. По больше мере, потому что практиковался всю жизнь. Ты лжешь себе с такой регулярностью, что уже начинаешь сам себе не доверять. Твой самообман так искусен, что и не придерешься. Когда-нибудь ты проснешься среди ночи с полным осознанием правды. С осознанием, что в эту беспросветную тьму из непонимания, скандалов и обид привел вас именно ты, чертов Моисей. Когда-нибудь обе части тебя сольются в одно образуя ядреную химическую смесь, которая не по силам ни тебе, ни Реджи. Когда-нибудь.
Но сегодня, ты заебался и ты прав.

won’t you come digest me? take away everything i am
safe me if i become --«≠»-- my demons

[indent] Когда вы были порознь, то не боялись ни тьмы, ни голода, ни гневных проклятий вам вслед, ни опасных диагнозов {посмеявшись лишь, прожигая жизнь дальше, до последней доли секунды}, ни признаний и чуть поодаль с ними разочарований. Жили, как добровольцы, как смертники, подрезая себе вместо раскрытых крыльев, страховку. Свободные и одинокие. Вы знали, что если упадёте, то обязательно подниметесь снова гордо с колен. А теперь? Тебе страшно, Реджи. Никогда не пугала неопределённость так, как сейчас. Неуверенность в завтрашнем дне. Проснуться, жаждешь очнуться скорее. Беспокоишься за вас. А раньше забивал гвозди только в себя. Ты справился бы. А вы? Вы справитесь? Теперь вас двое – ты и твоя уязвимость. До вашей с мужем встречи всё было совсем иначе. По-другому. Но так ведь положено, да? Ты, Реджи, мог спокойно засыпать в одиночестве, приютившись эмбрионом на самом краю постели [не боясь упасть в водоворот из мрака]. Тебе нравилось шутить, что для одного слишком много места, зачем же занимать всё целиком, без остатка? А давай ты снова вспомнишь того Реджинальда без Айзека? Что? Не хочешь? Слабый. Зависимый. Он обуздал тебя, научил любить его по слогам, по транскрипции. И ты поверил ему? Silly boy. Ты от мужа тотально подневолный, вне_воли. И дело даже не в деньгах. Они по сравнению с этим просто бумажки, жалкие самолётики – сложить пополам, ещё раз, завернуть уголки и выпустить в мир. Ты настолько подвластный, что обижаешься на него [как сейчас] до такой степени, что губишь вашу любовь. Для того, чтобы жить в этом городе, вам нужно принести жертву – ты выбрал её. Забирай святой боженька сей щедрый изыск, да только с возвратом {использовав} верни обратно. Ты делишься с мужем своей болью, как священным абсолютом. Принимай этот дар, Айзек, он обнажит перед тобой все постулаты. Ты даже в повседневных мелочах раскрашиваешь в конвульсиях ваш монотонный уклад в привычной зоне комфорта. Это злит и изводит твоего мужчину, прекрасно знаешь и продолжаешь, ведь блюдо нужно довести до кондиции. Ты знаешь лишь единственный рецепт и умеешь готовить его, как шеф-повар – мужа, под соусом из нытья, переборщив с жалобами. Сам же выпиваешь, съедаешь его до финальной крошки. Ты так обожаешь брать своё, захватывая и завоёвывая даже половину кровати бесценного мужа, его изгоняя, как при экзорцизме, ведь он такой щедрый, не_жадный еврейский мальчик. Айзек, забирает с собой подушку и спит на диване. А ты со злостью скрипишь зубами, твой небесный гнев разверзнулся, потому что муж посмел забрать свою частичку себя//тебя с собой. А ведь нужен был этот аксессуар! Муж или…что имеешь в виду, Реджинальд? Благодаря ему сразу же предавался сну, вдыхая любимый запах из ноток терпкой печали, освежающей тревоги, бальзамно-древесных разочарований и твоих тёмных [для театральности подведённых карандашом век] слёз от обиды. Айзек дарил всегда тебе самые лучшие цветы, а ты награждаешь его здесь таким букетом. Холодные оттенки лишь сгущают краски вашей судьбы. Раньше, выключив свет по всему дому, ты улыбался кромешной тьме, ощущая себя победителем, ведь действительно поборол свой самый главный страх. В детстве твои мамы оставляли включённым ночник, ты давно позабыл, какая была палитра красок, но с появлением Айзека вспомнил – его грустный, опустошенный взгляд, направленный на тебя стал ярче любой вкрученной лампочки. И даже бархатная повязка на глазах не помогает справиться, давай признаем. Всё дело в том, что ты привык к правде. Поэтому не можешь притвориться, как просит муж. Лгать самому себе, заставлять свою персону верить в кричащую брехню на каждом углу этого города. Ты не позволишь, слишком правдолюб. Довольно.

[indent] Но однажды нейроны твоего разума заструились по сосудам прямо к мозгу от твоей вздорной натуры. Как-то ты сказал неправду – что вы обязательно будете счастливы, стоя с Айзеком у алтаря, держа его руки в своих. И дал клятву, Реджи. А теперь тебе придётся оторвать язык, за обман, ведь именно такое наказание готовит будущее. Вы с мужем настолько сраслись уже душами, что и ему придётся понести наказание. Он тоже подтвердил тогда, вторя твоим словам, повторяя, словно заучивая стих наизусть. С ч а с т л и в ы. А может быть это второе дыхание? А может быть это новый этап в брачном контракте вашей семейной жизни? Ты в это сам не веришь. Твоя натура подозрительна во всём. И тебя самого всегда раздражала сия черта, но иначе ты бы не стал собой. Вместо привычного чтения шма перед сном, чтобы соответствовать своему мужу, тлеешь раскалённым углём.

[indent]И в горе.
[indent]И в радости.
[indent]В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии.
[indent]Пока смерть не разлучит вас.
[indent]Когда-нибудь ты добьёшь Айзека своей ревностью. А он не сможет убить тебя в ответ. Знаешь почему? Твой муж дал клятву ещё одному – Гиппократу. Твой муж «воздержится от причинения всякого вреда и несправедливости». А ты…ты обещал быть с ним до кульминационного эпилога.
[indent] Аминь. ♰

[indent]Ныряешь в омут памяти, будучи [сейчас] напротив своего мужчины в полупьяном бреду, вспоминаешь вашу элегию. Он изменит тебе. Беспощадно распадаешься на атомы и превращаешься в базис для новых элементов. Твой муж думает, что фраза, которая промелькнула у тебя в голове при вашей первой встрече – у тебя блядски красивые губы, а затем – если бы в твоём стакане был лёд, то непременно стал бы им, проскользнув в тебя поглубже. Но это не так. Изначально там возник алеющий билборд с предупреждающей на нём надписью. Ты решил рискнуть, не сдаваясь и не расслабляясь, всеми силами направив свой разум и чувства, чтобы этот еврейский мальчик стал только твоим. У тебя это получилось. Ты подумал, что сорвал джек-пот, не меньше, хотя все игорные заведения провожали неудачей твою персону. Недаром говорят, что если не везёт в картах, то повезёт в любви, так это про тебя, Реджи. Глупый, глупый. Зачем читал столько сказок? Он изменит тебе. Беспощадно и противно пищит в твоей голове тревожный сигнал медленного самосожжения. Ты поглядываешь каждый раз на наручные часы, дорогой подарок от Айзека, который преподнёс тебе по случаю того, что вы с ним уже столько вместе. Твой мужчина снова задерживается, а когда вернётся домой, скажет что-нибудь про очередной обучающий семинар или обзорную операцию для успешных кандидатов. Ты не успеешь даже обнять его, потому что он как обычно, придерживаясь своего распорядка, скроется за дверью вашей ванной комнаты. И поверишь, ведь Айзек не умеет юлить. А ты так влюблён в него, что иногда наигранно теряешь сознание, тут же смеясь – мы держим этот грёбанный мир, детка. К тому же вы поклялись говорить друг другу только правду и ничего кроме неё ещё задолго до вашей свадьбы. Честные отношения – так редки, Реджи, давай докажем обратное? И вы сначала пробуете, а потом беспрекословно доверяете. Разве после всего сказанного между вами он способен на такое? Тебя не смущает стоимость презента, когда ты каждый раз возвращаешься, чтобы посчитать на месте ли все драгоценные вкрапления, хоть и работники медицины явно столько не зарабатывают. Но у твоего мужа, ты слышал, есть кое-какие вложения. Ещё один плюс подлинных чувств – делиться даже таким. У тебя кроме долгов за многочисленные незаконченные образования в высших учебных заведениях остались штрафы за хулиганство в общественных местах и неоплаченные предоставленные тебе услуги за фотографов, студии звукозаписи, а также уроки эстрадно-джазового вокального искусства. Ты, не пытаясь заострить внимание, просто, без задней мысли, делишься с Айзеком своей полной ему противоположностью, а на следующий день тебе удаётся пройти паспортный контроль, на котором всегда придерживали, напоминая о твоих грехах. Твой мужчина в очередной раз замазал жирным слоем ошибки из прошлого. Лишь для тебя одного. Он изменит тебе. Всегда изменяет, хотя бы со своей работой. Ты жалуешься лучшей подруге Барбаре, что Айзек часто отсутствует, она утешает тебя и ведёт в лучший клуб в городе. Становится легче, особенно после того, как удаётся лишний раз продемонстрировать ещё один символ теперь уже законного мужа – кольцо, когда ты выплёскиваешь в лицо приставучему незнакомому парню пина коладу. Тот хотел познакомиться с тобой, но ты ведь замужем! Молодой человек кривит губы, подходит ближе и шепчет, сжимая с силой, пытаясь встряхнуть от сна – он изменит тебе, мужья всегда изменяют, попробуй, красавчик, это весело, я тоже замужем. Ты срываешься домой, по пути оглядываешься, тебя преследует барабанная дробь онизменитизмениттебе, хочешь смыть чужие слова, следы от пальцев, вымываешь, чуть ли не сдирая кожу. Вот только «он изменит тебе» не получается. Это становится твоей манией. И ты задумываешься, а что если он правда изменит тебе, как поступишь?

there's no pain that i won't go through
even if i have to --†-- die for you

[indent] Не успеваешь ответить сам себе. Ты словно в какой-то невидимой прострации, находишься в этом помещении, практически не чувствуя своё тело, лишь покорно следуя за тем, кто ведёт тебя в твоё_ваше чистилище за собой, которое уготовлено тебе. Ощущаешь, как твой копчик, затем лопатки и загривок оказываются вдавленными в холодную, словно могильную плитку, стену. Вверх по позвонкам россыпь из мурашек мчится напролом, на скоростях будто торпедой. Слушаешься, капитулируешь, повинуешься, отдаёшься, как раньше, благодаришь его за то, что он поддерживает как атлант в руках своих твоё лицо. Родные губы твоего мужа используют твои настойчивыми, колючими, пылкими, влажно-тягучими поцелуями. Разделяешь их с ним. Сначала передавая ему право, эстафету тебя помучить, но ломаешься, ведь ты совсем рехнувшийся, помешанный на своём единственном мужчине. Его прикосновения безжалостны. После них начнёшь следить, как оставленные следы желтеют. Ещё. Ещё. Тебе ведь нужно будет что-то демонстрировать мужу, какой умелый он художник. Вгрызаешься в его губы, упиваешься им, чтобы окончательно свихнуться. И он тебя за это изводит, снова губит, отстраняясь и лишая того, что привыкло говорить тебе каждый раз «потерпи». — Io li odio…¹, — переходишь на свой родной язык, фатальный рокот, гонишь по сосудам, венам, затравленно дышишь, охотно подставляя шею под пламенные наказания. Не выдерживаешь, помещаешь вновь и вновь руки на его рубашку, беспорядочно комкаешь, останавливаешься, мягко огибаешь края ворота и так неосторожно задеваешь пальцами покрой. Где-то на середине, чуть выше, лишь бы ближе к сердцу, рвёшь ткань, словно мужу сейчас нужно вскрыть грудную клетку, сделать срочную торакотомию, ведь малоинвазивная операция не для вас. — …amare…², — сюрреально отдаёшься эхом причитаний, расправляясь с паутиной ниток, что решили выстроить защитные баррикады, лишая к доступу. Ты делаешь мужу одолжение, даёшь ему шанс вдохнуть и отравиться воздухом как следует, ведь он пропитался в вашем доме.  — …ti ³, — невзначай выстукиваешь вместе с падающими пуговицами по полу и рваным атрибутом верхней упавшей вниз одежды. Никогда не нравилась твоей величественной персоне эта рубашка, которую надевал Айзек, а она его любимая. Теперь стала никчёмной. Хоть и дорогая, но с хорошей скидкой, купленной в одном из лучших магазинов страны вашего прошлого дома. Ты пытался отговорить своего мужчину от покупки, но даже свидание в примерочной не помогло. Для тебя всё дорогое стоит дорого. Логика – твоя прерогатива, а её отсутствие – невежество. Можно сказать, что ты затаил после покупки небольшую месть. У тебя наблюдалось несколько возможностей, как с ней расправиться, но, кажется, эта стала самой выигрышной. Треск до сих пор шумом моря из раковины по перепонкам.

[indent] — Нет, mi amor ⁴, не для меня. Мне даже жаль, что я не заслужил такого должного внимания, — споришь с ним, разбиваясь на химические реактивы, в глазах твоих режущее непонимание. Где-то под рёбрами всё ещё сыра закованная обида, что муж не взял тебя с собой, не предложил поехать с ним. А теперь он указывает тебе на свои жалкие пожертвования. Ты даже плевок не кинешь в шляпу с мелочью бродяжному музыканту, коим теперь предстаёт твой благородный мужчина. Как смеет упрекать? Какое право он имеет перекладывать свою вину на тебя? — Какие сделки, Айзек? Решил заняться пересадкой органов? Включи себя в список и пересади себе мозги!, — показательно закрываешь уши, как ребёнок. Да, он твой муж, но нет, ты не его личная собственность, хотя и страшно признать, но тебе в какие моменты дико нравится, когда он тобой владеет. Слишком многое ему позволяешь, терпишь, когда твой муж измывается в ваших с ним играх, спрашивая порой прямо над ухом «мне закончить или наказать»? Ты хочешь закричать, чтобы он завершил, довёл до конца то, что начал, но заставляешь себя замотать головой, отказавшись, потому что знаешь, как на самом деле всё будет. Твой муж всегда привык тебе угождать и этот вопрос лишь проверка. Ты проходишь её, как детектор лжи, хотя внутри тебя всё клокочет и разрывает в экспрессии – дай. — Знаешь, любимый, какое слово фигурировало здесь так часто, что мне оно порядком уже надоело. «Хочу»! Это ты хочешь! А я? Ты спросил меня, что хочу я? Ты когда-нибудь спрашиваешь меня? Я прошу одного – спроси меня. Спроси меня тогда, в тот раз – поедешь? Умоляю, Айзек, спроси…почему ты не спрашиваешь? Почему поступаешь так, как ты, блять, хочешь! Ты. Хочешь!, — задыхаешься, паническая атака тебя накрывает, не выдерживаешь, тремор в твоих пальцах, теле, зашкаливает, кроет хуже, чем при болезни Паркинсона {не знаешь. но видел. наверное}. Тебя не просто потряхивает, как в морозный день обнажённые плечи без куртки, тебя трясёт от приступа, надвигающегося срыва. Ты достиг апогея, довёл себя в ожиданиях, когда же вернётся твой муж, почему он так безразличен.

[indent] Спасение приходит мгновенно. Спасение в виде горячих пальцев мужа на твоём горле. Ты напряжённо проглатываешь образовавшийся комок в горле и наконец-то даёшь волю слезам, беззвучно, лишь разомкнув губы, чтобы дышать, помогая им скатываться из твоих глаз, оставляя мокрые тропы на щеках. Наркотические дорожки из росы. — Спасибо, — гулко всхлипываешь, ласково накрываешь ладонью поверх руки Айзека, будто бы убаюкиваешь осторожным и плавным вождением, а затем до хруста в хватке сжимаешь. — Удивительно, как можно одним нажатием кончиков пальцев пережать сонную артерию. Помнишь…ты сам мне рассказывал? Если спуститься пониже…,  — подталкиваешь руку мужа, что в твоей власти, ближе к цели, начинаешь рывками подавлять смех сквозь не прекращающиеся литься слёзы. — …а вот она….ну же, добрый доктор, порадуй древнегреческого целителя. Переступи свои принципы. Ты ведь говоришь без меня? Видимо, тебе это нравится, раз ты хватаешь меня за горло. А хочешь, я помогу и даже задержу дыхание? Устрой мне асфиксию, — хихикаешь, противно, мерзко, гадко, замечая, как почернели его зрачки от ужаса. Играючи обводишь пальцами свободной руки обнажённую кожу на грудной клетке своего мужчины. Да, ты не зря вышел за него, увидеть такой торс, даже перед смертью, уже самый лучший приз.

_____________________________________

¹[в переводе с итальянского] – ненавижу
²[в переводе с итальянского] – любить
³[в переводе с итальянского] – тебя
⁴[в переводе с итальянского] – моя любовь

[indent] Терпеть не могу больницы. И дело даже не в запахе, слишком ярком цвете, гневных взглядах с осуждением, что не надел бахилы в стерильное помещение, горящими табличками «не входить, идёт процедура», невкусным кофе из автомата, - всё это так банально по сравнению с наиболее серьёзными вещами. В медицинских учреждениях могут лежать абсолютно разные пациенты. И никогда не знаешь, с кем рядом можешь оказаться. Уж лучше даже об этом не думать, кто сейчас мучается за соседней стенкой, пытается дышать или бороться за жизнь, убегая от тени смерти. Или наоборот, как в моём случае – с кем не можешь. Я бы с большим удовольствием провёл сейчас время с каким-нибудь похожим «больным», дабы разделить с ним своё пребывание, обменяться насущными проблемами и узнать получше о его стенаниях из-за резкой схватки с духовкой и мгновенным получением, скажем, огромного, на всю руку, ожога. Но мне начинало казаться, что я такой «счастливчик» в этот праздник один на весь Лейкбери. Судя, по сонному персоналу в этой больнице и уборщице, которая вместо того, чтобы танцевать со шваброй, стала напевать кавер-версию из мюзикла «Аргентина». Что эта женщина вообще тут делает с таким вкусом? Когда-то мне даже нравились подобные проекты, но что-то мне подсказывало, что в скором времени их разлюблю, если эта дамочка не перестанет напевать сию фальшивую мелодию, снуя мимо туда-сюда и заглядывая через плечо врача. Уж, не знаю, где я мог так отличиться и чем разверзнуть гром с молнией, разозлив обетованные небеса. Вряд ли из-за неправильной парковки. Не всё же Эл брать на себя ответственность за это. Вряд ли из-за нелепой ссоры с продавцом в магазине, дабы тот сбавил цену на любимые сигареты и положил жвачку сверху бесплатно. Тот момент, когда почувствовал вкус власти в департаменте шерифа. И уж точно вряд ли из-за вечных споров с родителями, что мне нужен свой собственный дом. Ведь я уже взрослый мальчик, к тому же моя рука никогда не поднимется всё подретушировать в моей комнате. Достаточно сменить местоположение и пытаться всю жизнь освоиться, разбирая многочисленные коробки. А их у меня, если прикинуть, поднакопится достаточно, учитывая все мои школьные регалии за регби, плавание и очерки для школьной газеты. Я не переношу больницы с детства. Когда впервые мне решили удалить гланды, родители заманили в палату байками о том, что здесь дают бесплатно мороженое. Отчасти они были правы, здесь его действительно вручали, вот только за болезнь. С одной стороны, вполне равноценный обмен [бесплатно ничего не бывает], да только как можно после этого поглощать сладкий лёд, если даже невольный полу-глоток даётся с неописуемым трудом?! А после этого мне удалось ещё не раз греметь на всё больничное крыло с многочисленными переломами. Причём в какой-то год их было даже два подряд. Возможно, из-за этого, в какой-то степени я не боюсь, когда мне делают забор крови, уколы или как сейчас – ставят капельницу. К тому же все, кто является сотрудником местного правительственного охранного звена, обязан на добровольной вставать на учёт добровольных доноров. В этой больнице уже есть в наличии моя кровь. Пожалуй, если бы здесь можно было открывать свой личный счёт за частоту попадания, то я бы смог занять одну из строчек хит-парада постоянных пациентов. А может даже пациентов-любимчиков. Хотя, вряд ли после нашего диалога с Патриком, мне посчастливилось удостоиться такой чести. Но попытаться-то стоило.
[indent] Ещё я не переваривал больницы из-за ощущений. Мне удалось испытать за всю жизнь разные. Здесь присутствовала и боль разного типа [ноющая, колющая, режущая, сводящая с ума своей ежесекундной пульсацией в висках], и зуд, и озноб, и жар. Вот только эти чувства, что захватывали меня снова и снова, напоминали нечто другое. Мне словно признались в любви, пообещав при этом самое лучшее будущее и к тому же заверили, что всю мою родню также ждёт успех, удача и бесконечное везение. Где-то далеко, спрятавшимся здравым рассудком, которому преграждали путь образовавшиеся в моей голове преграды из приятной туманной неги, я понимал [пытался], что это лишь иллюзия, которую необходимо прогнать. Но мне не хотелось. Я пытаюсь приподняться в который раз чуть повыше, даже попробовать встать в полный рост, чтобы пойти навстречу своей сестре, обнять её покрепче и закружить по комнате, как в детстве, вот только моя голова в очередной раз подводит. Мне даже на секунду кажется, что все присутствующие начинают общаться между собой голосами вперемешку с веселящим газом. Так что приходится для начала перебороть себя, прогнать очередной фантом, прежде чем здраво [насколько это получится] оценить всю прелесть ситуации. Я бросаю взгляды то на сестру, то на Патрика, замечая насколько всё-таки похожи эти двое, а ещё, какие, наверное, у них бы получились красивые дети. Ведь выражение их лиц настолько схожи, даже уголки губ оформлены в нужном изгибе, вот только брови взметаются вверх по-разному. Кажется, врач не умеет манипулировать одной, тут же сменяя, дабы поэкспериментировать. К слову, если признаться, он немного странный. Я прищуриваюсь и рассматриваю его тщательнее, ведь мне не удалось задержать на нём взгляд с подобной точки зрения. Да, вообще он, скорее не подходит в качестве жениха моей сестре, чем наоборот. У него достаточно узкие губы, а мама всегда говорила мне, что если у мужчины они слишком тонкие, то этот человек – злой. У Патрика они напоминают гуляющую на ветру, застывшую волной, нить. Врач – обладатель слишком тонких и редких бровей, что отнюдь не говорит о его мужественности. Он мои вообще видел? Что за мода на метросексуализм? Я невольно сам повёл бровями, цыкнув и потрясаясь внешними данными Патрика. К тому же его глаза слишком далеко расположены от переносицы, что говорит о низком уровне интеллекта. Хотя, может он раньше носил очки и из-за частого их использования кажется, что часть носа стала на пару сантиметров шире? А ещё у доктора  цвет волос больше отдаёт в желтизну, чем в более тёмный оттенок. Нет, о чём только думал?! Конечно, этот молодой человек не подходит в качестве кандидата и завоевателя сердца моей сестре. Я отрицательно [сам с собой] качаю головой, пытаясь параллельно найти глазами красную кнопку, чтобы нажать на неё и добиться нужного сигнала «next», но почему-то вижу только нечто подобное на капельнице. Не знаю, как ей пользоваться и после появившегося, откуда не возьмись внутреннего голоса предостережения, решаю поступить иначе. К тому же, Эл так вовремя начала кашлять, что я расценил это, как наш скрытый сигнал и знак к наступлению.
[indent] — Эй, женишок, принеси-ка ты воды моей сестре! Ты что ослеп? Да не из-под крана. А Эвиан! И со льдом! И с лимоном! И с соломинкой! Да пошустрей давай шевели своими ягодичными мышцами, — высокомерно опаляю взглядом врача, после чего подмигиваю Элоди, давая понять, что сейчас всё наладится, и мы сможем избавиться от этого приставучего доктора. Сам же я на её вопрос о будущем супруге моментально развожу рукой, потому что во второй у меня с трубкой торчит здоровенная игла. Мой виноватый взгляд тут же бросается им под ноги. Я честно не хотел, чтобы так вышло, желая своей сестрёнке лишь добра и счастья. Мне стыдно, что не рассмотрел, как следует молодого человека, поэтому пытаюсь хоть как-то реабилитироваться в глазах сестры и чем-нибудь помочь. Но, похоже, мои попытки здесь не потребуются.  Эл решает достаточно серьёзно поговорить с врачом, а я пытаюсь не смеяться, пока наблюдаю за этой сценой, что жутко напоминает мне мой любимый сериал, который однажды нам решили показать в записи в школе на испанском – «Дикий Ангел». Из-за помех и жуткой цветовой палитры, в силу того, что телевизор был слишком старым, транслировал в записи он с перебоями, но кое-что рассмотреть всё же удавалось.
[indent] — Патрик, так ты ещё и бандит, что ли? Ах ты, плут шаловливый, — осуждающе вклинился я своим внезапным комментарием в беседу между моей сестрой и врачом, как только в их разговоре всплыла информация о наркотиках. Чего мне сейчас совсем не хотелось, так это связующего звена с рабочей веткой. Конечно, среди докторов распространены случаи с нелегальными лекарствами, но Патрик! Такого о друге я никак не мог подумать. Хотя, стоп, почему решил вдруг, что он стал моим товарищем. Только лишь потому, что проткнул меня медицинской продукцией? Ну, нет. Не из тех, кто купится на подобное. Но доктор достаточно убедительно изобразил поражение от всех навалившихся на него со всех сторон вопросов, так что лично я ему сразу же поверил. А может, он испугался того, что мне придётся обыскать его? Интересно, чего это он так разнервничался? Теперь мне привиделось иное. Патрик достаточно странно на меня поглядывал, словно ждал активного внимания к своей персоне с моей стороны. Может, всё-таки мне стоит проявить к нему немного больше симпатии, не вести себя с ним отчужденно и отрешённо, как на каком-то допросе в департаменте. — У меня и ствол есть. Если будешь себя хорошо вести, можешь его подержать, — невинно обронил, затрепетав мгновенно ресницами, как только Эл сообщила врачу о моём месте работы. Мне стало на секунду стыдно, что бессовестно, возможно, отбиваю сейчас у Элоди парня. Но по взгляду сестрёнки я понимаю, что она даёт мне полноправный зелёный свет, поэтому продолжаю путешествовать достаточно откровенно по статной фигуре Патрика. Удивительно, я избегаю больницы, но схожу с ума от врачей. Как можно не влюбиться в доктора?
[indent] Успеваю изобразить пальцами что-то наподобие телефонной трубки и одними губами беззвучно прошептать «позвони мне», когда врач, уже, будучи в дверях, получив разрешение сбежать из этой палаты, покидает нас с сестрой. Если он и не станет моим будущим мужем, то хотя бы попробует обрести статус парня на одну ночь?! Хотя, сомневаюсь, что он предпримет попытку связаться со мной после всего того, что здесь произошло. — А я разве пил? Мы никому не скажем, правда?, — прижимаю палец к своим губам и сопровождаю сразу же шипящим «шшш», тут же беря за руку Элоди, как только она оказывается рядом. — Эл, правда, спасибо тебе за ужин, за то, что ты есть. Сегодня ведь День Благодарения!  А картошка…знаешь, мне настолько нравится то, как всё вокруг меня искрится и сверкает, что…может быть как-нибудь снова нам повторить?, — восторженно усмехаюсь и на секунду представляю, как эта эпопея сегодняшнего дня повторяется снова, тут же невольно содрогаюсь от заново пережитых впечатлений.  — Нет, лучше, всё же без картошки, — прихожу к этому выводу и сам же с собой соглашаюсь. — Кстати, мне кажется, что Патрик больше по мальчикам, хотя мой гей-радар подсказывает мне, что он би. Почему не в этой жизни? Тебе что…врачи совсем не нравятся? Но они же такие горячие! Так и хочется сорвать с них халатик и воспользовался их стетоскопом, — мечтательно вздыхаю и стараюсь на достаточно долгое время задержать дыхание, чтобы потом шумно выдохнуть, пытаясь умерить раздразнившийся от своей же собственной персоны пыл. Вообще, не задумывался о профессии своего будущего мужа, так что просто всегда хотел сочетать себя узами брака с человеком, который сумеет дать отпор любому, кто хоть попытается тронуть меня пальцем. При всём этом, я сам мог изначально всегда за себя постоять, но как же это должно быть волшебно, когда ещё кто-то может спрятать тебя, заслонив собой.
[indent] Одариваю Эл признательным взглядом и даже начинаю немножко жалеть, что вместо того, чтобы тренироваться в школе с местными звёздами болельщицами, просиживал на скамейке запасных, наблюдая за тем, как капитан нашей команды, Дориан, шествует на поле. Я тоже неплохо играл, но предпочитал тренировать новичков, оставаясь по воле случая в тени. Как говорят, что звезда должна быть одна, ведь школьное небо слишком мало для целой россыпи. Кажется, неугомонность и нежелание сидеть на месте так присуще всем Кларкам, мне приходится подозвать Эл обратно, недовольно надув губы, чтобы она даже не думала отсаживаться от меня, а не то я серьёзно вытащу капельницу из вены и верну сестру ближе к себе.
[indent] — Может, они успели переквалифицироваться? Персонал тут странный…ещё и помещения такие, что не хватает смирительной рубашки на спинке больничной койки, — подозрительно затягиваю вслед за Элоди, наблюдая, как она рассматривает наше временное [надеюсь] размещение на этот вечер. Я бывал в подобных заведениях, когда мы с коллегами сопровождали одного из преступников. Если честно, всегда считал, что притвориться человеком с неуравновешенной психикой проще пареной репы. Главный плюс в этом, что перестаёшь быть чьей-то личной сучкой в тюрьме. Хотя, возможно, станешь чьей-то психованной сучкой с перевязанными руками за спиной и проводами на голове. Никто не отменял «гнездо кукушки» и пятиразовую дозу баночек с пилюлями.
[indent] — Я переживаю за тебя, Эл, — на моём лице вмиг возникает тень беспокойства. Мне хочется, чтобы мои близкие люди были счастливы. Да, и, к тому же, у Эсме с личной жизнью всё хорошо, у неё уже есть ребёнок и парочка парней, которые вьются вокруг неё липкими, гремучими стеблями плюща. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты и правда когда-нибудь познакомила меня с кем-то очень близким для тебя, — вспоминаю предшествующий диалог нашего вечера, миролюбиво отзываясь и тут же дополняя своё выражение на лице лёгкой, заботливой улыбкой. Прежде всего, я – старший брат, которому не всё равно на своих сестёр и особенно их вторые половинки. Мне ведь не терпится стать самым настоящим дядюшкой с кучей племянников или просто сидеть за общим столом, любуясь их счастьем. — Прости, что так себя вёл и, возможно, скоропостижно выпалил насчёт Патрика. Он не подходит тебе. Да и мне тоже, — не устоял от усмешки, которая тут же переросла в заразительный смех. Действие лекарства постепенно сбавляло свой оборот, так что кроме как лёгкой нирваны я перестал себя чувствовать как какой-то клоун в цирке или комик на баттле. — Думаю, что мой будущий муж очень обрадуется, когда узнает, что я с сестрой ищу его. Давай вместе нарисуем идеальные портреты кандидатов и расклеим по городу?, — не могу перестать шутить, поэтому продолжаю паясничать дальше. Даже сейчас, даже лёжа в одной из части больничного крыла, чувствую себя собой, а всё потому, что со мной рядом моя младшая сестрёнка Эл.

lost inside my head, i open up the door
♦ step right off the ledge, into ♦
               
                                        ...the abyss

[indent]Тебе нужно перестать так проёбываться в жизни, Элиас. Стать как все, развиваться, завести свой хронометр, дабы чётко придерживаться шаблона, что так любят навязывать всем в психологических статейках, над которыми кривятся твои губы в токсичной усмешке. Что за ерунда и кто их читает? {Тик//так}. Работа. {Тик//так}.  Дом . {Тик//так}. Дерево. {Тик//так}. Семья. Последовательность поддаётся изменениям. У тебя уже всё это есть в наличии, хоть и каждый из этих пунктов больше напоминает решето. Работаешь [нечестно], дома [только спишь], дерево [посадил] для племянника сам, обустроив на нём его личную обитель, а с семьей [общаешься] редко. Тебе нужно задуматься над тем, как жить дальше. Но ты не хочешь этого делать, предпочитая каждый раз, если уж и взял в руки запыленную книгу своей судьбы, окинуть её придирчивым взглядом [словно случайно затесавшуюся древность среди бестселлеров] и положить обратно на прежнее место. А может быть, просто боишься открыть обветшавший экземпляр, вдыхая аромат хранящейся там летописи никчёмной хроники рутинного существования. Принадлежащие тебе страницы такие потрёпанные и шершавые, что даже заложенный где-то в середине гербарий твоего сердца успел едва надтреснуть из-за событий, которые сломали тебя, но не сломили. Осталось только смахнуть сор, но даже его ты хранишь, словно какую-то эпитафию для последнего слова автора. Ничто и никто больше не посмеет уничтожить твою хрупкую личность, коим ты на самом деле являешься. Тебе нравится каждый день играть свою роль блюстителя правосудия, бросать грозные взгляды на окружающих, встречая в них жалость и сочувствие. Прошёл уже год со смерти вашей с Элоди сестры Эсме, а люди всё ещё скорбят, намереваясь,  лишний раз встретить тебя и пропеть с милосердным надрывом своё нелепое приветствие. “Как поживаешь, Элиас? Всё хорошо?” Кивок [ранишь горло ножом из шутки], улыбка [глотаешь острое лезвие], прикрываешь глаза и терпишь [привкус металла во рту]. Ты делаешь вид, что слушаешь продолжение разговора, но твоя душа отрекается и уносится ввысь подальше отсюда, пристраиваясь на одном из боковых ускорителей теслы. В небо, но не в рай, в космос, чтобы поцеловать свою счастливую звезду.

[indent]Все твои единицы измерения времени так похожи, никакого разнообразия, скучный уклад. Ты сидишь рядом с этим злосчастным  днём сурка, вроде бы даже пытаешься преподносить в него что-то новое, дабы не сдохнуть, как последняя скотина на своём [если повезёт] заднем дворе. Ходишь на вечеринки друзей, пьёшь там свой любимый вишнёвый сок, добавляя ром из отцовской фляжки {как какой-то пират}, пока никто не видит, игнорируешь мужчин, отвергаешь их банальное “давай уединимся” [не заинтересован, съебись], ещё никому не удалось зацепить тебя так, чтобы ты хотел {ну ладно, школа, но ты забыл его}. На самом деле, держишь дистанцию, чтобы оградить людей от общения с тобой. Угождаешь им, переживаешь за них – да и вообще кому ты нужен, кроме твоей семьи? Большая часть твоих знакомых друзей уже давно глубоко женаты, завели малышей, порой специально покупаешь в магазине сладости, чтобы порадовать чужих детей, ты их обожаешь, а есть даже те, кто разведён, им сочувствуешь, ведь они не ценят того, что имеют. Единственная радость, отрада твоим ореховым глазам  – Томми. Эникан. Этот мальчишка, твой племянник, маленькое счастье, которое ты прижимаешь каждый раз к себе, вдыхаешь детский смех и улыбаешься тут же по инерции. Начинаешь жить, хотя этот ребёнок так напоминает свою мать, Эс, по характеру он точно настоящий Кларк, а не его мудак-папаша. Надеешься, что после того, как избил его почти до смерти, сломал ему самый главный орган – не_голову. Томас никогда не увидит настоящего папу, пусть лучше он думает, что тот какой-нибудь антрополог или вообще даже ищет реальных из плоти//крови динозавров. Племянник обожает их, но больше комиксы. Поэтому у вас с ним так много общего. Но даже ваши встречи тоже редкие, из-за, мать её, работы, из-за, мать его, мизерного общения с Элоди. Везде твоя вина и ты вливаешь её до последней капли. Тебе так легче, проще упрекать самого себя, промышляешь самоедством. А ещё  ты боишься встречи с сестрой, но, тем не менее, жаждешь её, подстраивая случайно и промахиваясь, потому что в конечном итоге, вы оба предпочитаете общение через Томми. Если бы не этот смешной, ершистый мальчуган, чтобы стало с Кларками? Теряешься в догадках. Элоди – копия вашей мёртвой сестрёнки. Элоди – даже выглядит теперь, как Эсме. Ты называешь её Эс сразу после того, как вы только что похоронили настоящую, тянешь руку, сестра одёргивает. Встречаешься с ней взглядом и успеваешь ляпнуть «прости». Ты так ошибся, Эли, оттолкнув оставшуюся часть вашей неполной семьи, свою кровиночку, состоящую всю из пурпурно-тёмных капель. Элоди уходит в сторону, пропадая в толпе, она живёт с друзьями, не с тобой. Ты даже как-то пару раз с ними сталкивался, передавая им приготовленные тобой угощения. Рыжеволосая показалась тебе весьма своенравной, пробивной особой, она напомнила тебе немного Эс, от этого так колко защемило в груди, а парни наоборот тебя как будто оживили. И снова не лицом к лицу с сестрой, а через посредников, которые вроде бы даже тебе понравились. Хотя, скорее, ты просто вежлив. Пытаешься быть приветливым со всеми, чувствуешь себя так, словно сам выкарабкиваешься из уготовленной себе бездонной ямы, разводя руками грязь. Знаешь, ты живой, и, видимо, не зря.

[indent] Но, как и все, кого, земля продолжает носить в этом бренном мире, тебе также хочется её слегка подпортить, не угробив. Поэтому, как только заканчивается очередной безумный день и пачка сигарет, ты решаешь направиться в паб, чтобы не возвращаться в твой коробок из чёрствых стен. Чиркнуть бы спичкой о корешок, сделать бы выброс, поджечь систему судьбы, что принадлежит тебе, Элиас. Сегодня в департаменте помощница Бэтти услужливо сделала одолжение, разобрав все твои бумаги по равноценным стопкам. Ты отвечаешь ей всегда тем же, частенько подвозишь её прямо до дома, когда вы задерживаетесь на работе, открываешь перед ней двери, пропускаешь вперёд, ведёшь себя, как рыцарь – благородно. Твои родители могут гордиться тобой, ведь воспитали настоящего джентльмена. Бэтти постоянно пытается свести тебя со своим кузеном, а ты стараешься чинно перевернуть тему в другое русло, потому что на работе нужно говорить только о работе. Прекрасно знаешь, что она не отстанет, ведь этот разговор состоялся у вас даже как-то в твоей машине, поэтому лишь ждёшь следующего, тем более уже придумал отговорку. Нераскрытых дел у тебя всегда меньше, чем у остальных. На самом деле они все уже завершены, но для вида ты держишь парочку, чтобы не бросались в глаза в опасном прыжке. Конечно, ваш город не из тех мегаполисов, где каждый день грабёж, убийства, серийные киллеры, наркобароны, горы из трупов. Нет, здесь всё иначе. Свои плохие парни, с большинством из которых ты учился в школе, пересекался на улице или даже прямо здесь, на глазах у закона. Шериф никогда не благодарит тебя, он кривит свой поганый рот и каждый раз поправляет усы, когда не знает, к чему бы придраться, ведь ты всё так грамотно сделал. Словно финансист – сводишь дебет с кредитом. Словно титан – терпишь разъярённый, непонимающий взгляд начальника. Словно стоик – выдерживаешь летящие в твоё лицо бумаги. Тебя никогда не благодарят за проделанную работу. И в принципе они правы, ведь не за что, она вся сделана против системы. Твой отец-юрист [Билли Флинн бы позавидовал], слишком умный адвокат показал тебе, как нужно врать, юлить и избегать –  give 'em the old razzle-dazzle. О, он умелый манипулятор и ты – такой же. В твоём рабочем столе ящик с двойным дном, пользуешься ситуацией, ведь департамент уже опустел, а за Бэтти приехал на сей раз её муж, и достаёшь оттуда новую пачку сигарет. Они самые обычные, просто безумно дорогие. Такие в Лейкбери – редкость. В присутствии начальника, сидя на своём месте, курить запрещено, но сейчас его здесь нет, поэтому ты шуршишь плёнкой, разворачивая упаковку, и выуживаешь сначала одну, потом вторую, третью сигарету. Никак не можешь успокоиться, затягиваясь с каждым разом глубже. Дым окутывает крохотную берлогу, и ты им также дышишь снова и снова, забывая выдыхать. Расслабляешься, прикрываешь глаза и тихо млеешь. Единственная радость. Единственная слабость. Поднимаешься и, не проветривая комнату, покидаешь департамент.  Кому-то завтра сильно попадёт, но когда это тебя волновало, правда?

[indent] До паба ты идёшь пешком, тем более, сегодня твой автомобиль оккупировали твои коллеги для патрулирования улиц. Тебе нужно перестать быть таким щедрым, но ты не можешь переступить своим принципам. Тем более у вас равноценный обмен – не_лишний заработок в твою копилку, их дополнительные смены. Приходишь к месту назначения и тянешь дверь на себя, тут же пропитываясь с головы до ног примесью из алкоголя, орешков, музыки седых годов, звоном бокалов, стаканов и обычных бутылок. Ты ненадолго замираешь, оглядывая заведение и публику, что здесь собралась. Не хочешь, чтобы оказался кто-то из твоих знакомых, дабы потом рассказывал твоей сестре, как надрался Элиас. А ты жаждешь после трудового дня и выкуренных сигарет выпить. Много. К тому же, ты довольно-таки быстро сдашься. Тебе так мало надо для крупицы счастья. Скользишь взглядом и замечаешь до боли, именно, сука, до боли, знакомую спину. Оззи. Ты узнаешь его из миллиона, триллиона, хуллиона, сколько там ещё их существует этих лионов? Недаром столько лет смотрел, как этот бестолковый мальчишка [а для тебя он именно бестолковый и именно мальчишка] поворачивается к тебе своей самой «удачной» стороной во времена школы на тренировках команды. Хотя ты так не считаешь, естественно. Тебе просто импонирует так думать. Ты медленно лавируешь по проходу, подходишь к барной стойке, словно пытаешься принять решение – остаться или всё же уйти. Но делаешь выбор в пользу первого. Ты не можешь просто так исчезнуть сейчас и никогда не мог. Следил за ним, контролировал, наставлял всю вашу грёбанную, как пиздец, но жизнь. Ты занимаешь место прямо рядом с парнем на соседнем вертящемся стуле. Тебе совсем не сложно догадаться, что он уже слишком пьян для этого дерьма, ты даже не смотришь на него. Пока.

[indent] — Какая это по счёту уже бутылка?, — раздражённо и одновременно обеспокоенно задаешь вопрос местному богу выпивки, который тут же словно становится меньше на пару дюймов от подобной наглости, не выдерживая твоего направленного на него свирепого взгляда. Ты пытаешься персонально уследить за количеством алкоголя. Но, как назло, бармен слишком ловкий и проворный, и в твоё поле зрения попадают только его руки, непрерывно смешивающие коктейли. — У него нет денег, больше не смей ему наливать. Понял меня, безмозглый придурок?, — перебиваешь молодого человека, который пытается что-то промямлить в ответ, тут же виртуозно справляясь с другими заказами. Кажется, он испугался тебя, решая не связываться и избегая перепалки. Не каждый захочет вступать в полемику с представителем закона, он ведь может запросто прицепится к чему-нибудь и поспособствовать в лишении лицензии заведения. — Кстати, мне, будь добр, милашка, Бифитер. Двойной. Только не говори мне, что он всё выжрал, — властно повелеваешь и одновременно упрекаешь молодого человека за баром. Ты ни на йоту не смягчаешься. Из твоих фраз, скорее всего, станет оскорбительней ласковое прозвище, чем ругательство. Наконец-то решаешься бросить взгляд на Оззи, поворачиваешься к нему в пол оборота, облокачиваешься на стойку и сверлишь исподлобья. В твоих глазах начинает плавиться сталь, от того с какими искромётными темпами исчезает жидкость. Оз хлещет её стаканами. Его лицо успело превратиться в поплывшую пьяную мину, которая вот-вот лопнет, как воздушный шарик от переизбытка воздуха, то ли от злости, то ли от отчаяния. Ты едва сдерживаешься, чтобы залепить ему знатных пиздюлей по его морде. Пока ещё очаровательной. На вкус, конечно, видимо, у тебя он паршивый, раз до сих пор нравится. Но если Освальд и дальше так будет бухать, то вряд ли от неё останется что-то привлекательное. Хотя ты всё равно найдёшь, к чему прицепиться. В любом случае.

[indent] — Амиго, прости за опоздание. Я работал, — нарочито подчёркиваешь последнее достаточно бесстыдно. Задираешь и издеваешься над ним, словно рассекаешь саблей звучно воздух, явно намекая другу [по крайней мере, в прошлом вы были лучшими друзьями], что, вместо того, чтобы просиживать здесь свою филейную часть, распластавшись на барном стуле, как кусок мяса, регулировал покой местных жителей. — Что отмечаем? Херовую жизнь или очень херовую жизнь часть два?, — выстреливаешь Оззи прямо в лоб, без церемоний. Тебе нужны ответы и если потребуется, то выбьешь их, как всегда привык с ним решать подобное.

[indent] А ведь ты знал его другим. Для тебя этот мальчик навсегда останется милым, улыбчивым, «ангелочком» Освальдом. А его…его ты просто принимаешь. Таким как есть. Со всеми недостатками. Потому что достоинство осталось лишь одно – он. Всё ещё.

[indent] Я не стал сильно заострять своё внимание и придавать особенное значение тому, что моя сестра «кажется, пару раз», как она выразилась ранее, направлялась по этой дороге на свою работу. Но для меня всё равно, на каком-то внутреннем, подозрительном уровне, показалось довольно-таки странным то, как она с предельной точностью знала, куда мы пойдём, дабы допросить дилера без свидетелей. И неожиданно, вдруг, такой резкий контраст, что ей здесь удавалось бывать, от силы два раза и то, не точно, Эл была не уверена в своих словах. Складывалось явное впечатление того, что сестрёнка утаивает от меня какую-то важную деталь, узнать о которой мне ни в коем случае нельзя. Сомнения вновь и вновь набрасывали на меня хлёсткие петли, но я лишь послушно потакал Элоди, выстраивая свою цепочку из выводов. По крайней мере, мы не общались достаточно долго, чтобы отдалиться друг от друга. Наверное, другой бы человек, наблюдающий за нами со стороны, запросто посмеялся над нами и обвинил в том, что Кларки не замечают очевидного. Вот же, всё на ладони. Когда мы успели настолько стать чужими, что вместо того, чтобы выложить всё, как в духе кесарю кесарево, подчистую, придумываем мифы и легенды за лживыми улыбками?! Я тоже лгал своей сестре, хотя бы в том, что поверил ей. Пытаюсь в который раз проглотить наживку, пропихнуть её внутрь. Сейчас это самое правильное. Мне остаётся лишь только надеется на то, что после всей неразберихи и сыр-бора мы с Эл сядем напротив друг друга и скажем – так, а теперь всё сначала и правду. Ведь разве не именно это расценивается, как соблюдение законов настоящей семьи или ограждение от проблем, недомолвки сейчас заняли лидирующую позицию? Да, наверное, вот только не всегда.
[indent] Но я упускаю другой момент, который всегда тесно связывал нас с Элоди своими тесными путами – она меня знает. Более того, она слишком хорошо меня знает. Даже то, что мы в последние месяцы [а точнее год] не шибко обменивались какими-нибудь любезностями, я уже и не говорю о беседе за чашкой чая, не помешало ей вычислить мою недомолвку. Слишком плохой актёр – это порой про меня, когда дело касается явного зрительного контакта с семьей. Мне всегда было страшно смотреть в глаза отцу, я боялся попасться в капкан, даже если и не виноват. Когда ваш папа подкован юридически, достаточно тяжело искать пути к отступлению, которые серпантином стремятся за горизонт. А теперь меня застигла врасплох Элоди. Но благодаря её подбадривающим словам, мне даже на долю секунды захотелось сразу же поделиться с ней моей тайной, что не даёт нормально закрывать глаза каждую ночь. Если честно, я порой подспудно думаю, что однажды в мою комнату ворвётся тот самый муж, которому наставили мы с его огромные рога. По крайней мере, после той ночи, которую я провёл с замужним мистером «X», назовём его так, мне частенько снятся подобные кошмары. Не буду скрывать – меня мучает совесть. Я так давно ни с кем не был, что сорвался, как последняя собака на первую кость, которой меня поманили за собой. Иногда пары комплиментов и выпивки достаточно для того, чтобы сделать своё грязное дело. Я до сих пор жалею, но если бы вернулся назад, то ничего бы не стал менять, а снова свернул на ту же дорожку. Он мне понравился. До одури. Ладно, признаю. Мне снесло крышу.
[indent] — Есть кое-что. И это меня изводит. Но, сначала мы должны разобраться с нашим «преступником». Будем придерживаться политики – решать проблемы по мере их поступления, — подмигиваю Элоди, как в старые-добрые времена и тут же сопровождаю свой жест короткой усмешкой. Мне приятно, что Эл так участлива, а от её прикосновения становится на какое-то время спокойней и даже как-то умиротворённо. Я успеваю с благодарностью сжать её руку, словно общаюсь с ней на только нам понятном языке. До этого момента мне было неловко касаться Эл, после того раза на похоронах нашей сестры Эсме, когда едва дотронувшись Элоди, я по привычке назвал её именем сестры, пытаясь заполнить пустоту. Но уже прошло достаточно времени с того раза, да и сейчас у нас такая ситуация, что лишняя поддержка, причём в самом тактильном плане, совсем не повредит.
[indent]Мне не было известно, в чём провинилась незнакомка Мел, но наличие записи говорило о том, что компромат там, видимо, из тех, от которого хочется поскорей избавиться. Там дело явно не ограничивалось банальным пьяным угаром. Почему-то с одной стороны я даже посочувствовал девушке, а с другой – вздохнул с облегчением. Наверное, если бы кто-то стал шантажировать меня, подбрасывать, допустим, фотографии, на которых запечатлён со своим пороком, то окончательно сошёл с ума, пытаясь сначала расправиться с проблемой, а потом убежать от своих преследователей. — У каждого человека есть свои слабости. И я уверен, что можно даже накопать что-нибудь на её друга, — уж в этом навыков мне было не занимать. В департаменте шерифа я частенько промышлял тем, что подделывал кое-какие бумаги, чтобы виноватыми оказывались совершенно другие люди вместо тех, на которые повесили те или иные подозрения. Конечно, те подставные лошадки тоже находились в нашей базе и считались бандитами Лейкбери не меньше. К тому же они сидели в тюрьме, а я, подобными манипуляциями и подтасовкой улик, просто продлевал им срок. Какая разница, на месяц больше или меньше сидеть. Конечно, это нам свободным, не имеет значения, а тем, кто пребывает за решёткой, даже лишняя секунда проведённая там кажется странной. Но вот только выбора у них не было. Если они и жаловались, то их запросы перерабатывались достаточно долго. Апелляция в нашем городе стала настолько редкой, что глава города даже планировал ввести свой собственный анти-манифест на неё. Я даже не хочу представлять самый ужасный исход – если заключенные, выйдя на свободу, когда-нибудь узнают, кто именно всё это сделал, чтобы обелить тех, кто на свободе. Пока ещё. Вести двойную игру всегда сложно, но ещё труднее отвечать потом за содеянное.
[indent] — А здесь достаточно много комнат, как думаешь, может открыть свой собственный бизнес? Скажем, салон или частное детективное агентство, а может всё вместе? И первый клиент у нас уже имеется, — сделал знак в сторону дилера и сразу же заинтересовался, как только узнал, о том, что здание, в общем-то, никому, кроме как каких-то бездомных бродяг не принадлежит. Не скрою, всегда хотел последовать за отцом и организовать какое-нибудь своё личное дело, но для мозгового штурма, профессиональных идей у меня не было той хватки, как у него. Даже когда он продал свою юридическую конторку, распустив по миру возможность оказывать в Лейкбери услуги, то я, вместо того чтобы вложиться в свой личный старт-ап, получив от папы в «наследство» его капитал, вложил их в недвижимость. Мне давно хотелось свою обитель, поэтому принял решение сделать первый взнос  за дом неподалеку от цветочного магазина. К тому же он так напоминал наш прошлый, для большой семьи. Возможно, когда-нибудь у меня она тоже будет. Снова. Но для этого мне нужно вернуть её.
[indent]Вопросы сестры насчёт докторов и игр в них заставили меня вспыхнуть бенгальским огнём смущения. Я даже на миг растерялся от того, насколько они были похожи на мой диалог с мистером «X» неделю назад. Про мою слабость к врачам сестра давно знала, особенно после того Дня Благодарения, где чуть ли не вышел замуж сразу за весь мужской персонал нашей больницы. Так уж сложилось, что моя порочная связь недельной давности имела к теме медицины самое, что ни на есть чёткое отношение. — Соблазн осмотреть его сейчас так велик. К тому же у него в прямом смысле связаны руки. Но думаю, что смогу назначить пациенту более удобную дату для диспансеризации. Я забыл взять свой счастливый халатик, а без него боюсь испачкаться, — постарался придать голосу нотки разочарования и даже виновато развёл руками, для пущей убедительности в духе “sorry not sorry”. Неожиданно представил, как если бы действительно у меня в наличии имелось медицинское образование, и мы бы вместе с Эл решили поужинать в каком-нибудь приличном заведении. А там бы, конечно же, по воле случая, как в кино кто-то подавился куском еды, а кто-то другой спросил – здесь есть врач? Я бы тогда обязательно важно поднялся со своего места, промокнул бы губы салфеткой и оповестил бы человека о том, что приёмные часы на сегодня, увы, подошли к концу. Пусть приходят тогда, когда действительно принимает доктор, то бишь, я. Да и к тому же, у меня нет форменной одежды, потому что это ресторан, а не больница. От всего этого представления и улыбки сестры, не смог сдержать и свою.
[indent] Тем временем, дилер не прекращает останавливаться на своём и придерживается своей избранной тактики дальше – придирка. Кажется, ему тоже нравится играть, он пробует нас с Эл со всех сторон, задевая с каждым разом сильнее, пытаясь продырявить новые участки и поймать в свой плен. Элоди говорила мне, что специально хотела с ним встретиться, дабы обзавестись пакетиком с дурью для своей коллеги, а этот придурок вознамерился обвинить её в обратном. Я привык доверять своей сестре, а не сомнительным подонкам, даже если после их слов во мне закралось теперь сомнение в правдивом толковании всей ситуации, в которой мы оба с сестрой погрязли. Подавляю странное желание в себе закричать на всё помещение «так это было враньё», всё равно до конца не уверен, что так. Я сомневаюсь. И теперь сомневаюсь абсолютно во всём. В каждом шаге. В каждом действии. Но об этом мне лучше серьёзно поговорить с ней тет-а-тет, а не при свидетеле, который сможет воспользоваться нашей вспышкой выяснения отношений. Я выбрал сторону Элоди и всегда её буду принимать. Во что бы то ни стало. Даже, если она не права. Особенно, если не права. Потому что семья – это семья, от неё отворачиваться нельзя. Во что же ты вляпалась, Эл?
[indent] — Послушай, парень. Извини, что так получилось. Ты прав. Девушку видишь впервые. Но меня-то ты узнал, — стараюсь не смотреть на Элоди, чтобы мой голос не дрогнул после того, что собираюсь сказать дальше. Мне настолько тяжело это произнести, ведь именно из-за них по большей части мы лишились Эс, но сейчас у меня нет выбора. — Это я. Это я поспособствовал вашей встрече. Это я попросил её. Слёзно умолял проследить за тобой. Потому что мне нельзя. Сам подумай, что скажут люди, когда узнают, а? Представляешь, какой скандал будет в департаменте? Я же имею прямой доступ к ним! Они заметили бы пропажу! Это мне нужны наркотики. Потому что…., — подхожу ближе к сестре и дилеру, присаживаюсь рядом с ним на корточки и кладу ладонь на его колено, аккуратно поглаживаю и заискивающе заглядываю ему в глаза. —…я наркоман. Коп и наркоман, представляешь, как это ужасно звучит?, — сжимаю его коленную чашечку, заставляя его лицо перекосить от резкой хватки. Тянусь другой рукой и прямо на глазах у него начинаю делать вид, что обыскиваю снова, как тогда ранее, да только он в тот момент был в отключке. Но теперь мне нужно воссоздать спектакль, сыграть роль зависимого человека от этой дряни. — Я не сдержался. Я последовал за ней. Потому что не доверял. А вдруг она захочет попробовать товар! Я должен был сделать это первым! Опередить её!, — перестаю щупать его и резко обхватываю ладонями его лицо, подавляю его долгим, мучительным твёрдым и требовательным взглядом, который не потерпит неподчинения и неповиновения. Мой вид безумен и я горю так, что готов даже наброситься на него и зацеловать до смерти, лишь бы добиться результата. Кажется, дилер не выдерживает и сдаётся под натиском, отводя глаза в сторону, затаившись и продолжая слушать. Похоже, ему даже нравится то, что я веду себя, как сорвавшийся и потерянный человек для этого мира. Дилеры обожают, когда у них выпрашивают конфетку, как на Хэллоуин дети собирают сладости, обивая все пороги. Что же, значит, мне придётся это сделать. — Я настолько хочу эту дозу, а лучше дозы. Много наркотиков. Я терплю уже какой день. А ещё мне нужны имена всех твоих друзей. Пожалуйста, приятель. Я тебя щедро отблагодарю, ты не пожалеешь, мой милый. И даже замолвлю перед ними словечко!, — подыгрываю Элоди, хотя не понимаю, кто эти «они», но на всякий случай использую своё лже-знакомство с ними как приманку для очередной угрозы. Отпускаю его и молитвенно складываю руки, склоняясь над ним. — Прости, что ударил тебя, понимаешь теперь, как я на грани?, — срываюсь на крик и хватаясь за голову. Меня немного и правда начинает потряхивать, чтобы хоть как-то отвлечься я поворачиваюсь спиной к дилеру и рефлекторно начинаю сжимать и разжимать плечевые суставы, чтобы ему казалось, что я начинаю чуть ли не терзаться в рыданиях. На самом деле настолько уже опустошён и без сил, что бросаю взгляд на Элоди и шепчу одними губами «прости меня». Замечаю на её руке довольно-таки глубокий след от раны, который она как-то умудрилась причинить себе несколько секунд назад сама. Мне хочется тут же помочь ей и обработать, недаром Эл всё же говорила, что у меня есть кое-какие навыки в этом, но кроме как того, чтобы предложить ей влажных салфеток я не могу ничего. Поэтому тут же их выуживаю из кармана куртки, делая вид, что достаю их себе, дабы утереть несуществующие слёзы.
[indent] — Марк Голдберг, — раздаётся хриплый голос дилера сквозь тишину. — Это первое имя. — Я не могу удержаться от лёгкой улыбки, и пока наш пленник не видит моё выражение на лице, обмениваюсь ей со своей сестрой. Начало положено. Он заговорил. Беру руку сестры в свою и осторожно вкладываю вытянутую за краешек антибактериальное дезинфицирующее средство. — Будь добра, подержи, пожалуйста, —   хотя на самом деле не это имею в виду, но Эл итак всё прекрасно понимает.  — Спасибо, что идёшь навстречу. А кто ещё? Ты же будешь и дальше таким очаровашкой, как сейчас? Ты же расскажешь?, — поворачиваюсь снова к дилеру и приторно-сладко с ним любезничаю.

it must've been some kind of kiss
i just died in your arms tonight
i should've walked away

[indent]Имя мужа – тавро на твоём теле. Он пометил тебя своим, как вельможный господин, сделав преданным вассалом, посвятил в личную свиту, состоящую из вас двоих. Имя мужа – улучшенный, чистопробный сплав из драгоценного металла, что никогда нигде не используется в природе в оригинальном виде, всегда перемешиваясь с серебром и медью. Золото. Только золото. Твой золотой мальчик. Ты – исключение из всех правил и поэтому именно тебе посчастливилось стать избранным и носить на своей шелковистой, нежной коже уже успевшую затянуться, загрубевшую корку печати из пяти букв, что выжгли тебя однажды в вашу первую встречу и продолжают испепелять, но не тлеть, заставляя гореть, разгораться снова и снова. Он подбрасывает в твой костёр новые, свежие, а не высохшие, залежавшиеся эмоции, заставляя тебя закипать и шипеть, бросать искры во все стороны, вместо того, чтобы тихо потрескивать и уютно согревать теплом. Айзек. Каждая буква его имени для тебя символична и имеет своё определённое значение. Когда вы только представились друг другу, а вернее не представились, он вёл себя, как гордый, свободолюбивый высокопоставленный чин, сверкая начищенными до блеска доспехами. Ты угадывал [проигрывал], как его зовут, распознавал его имя, словно пытался составить слово в «скрэббл» из имеющихся у тебя вариантов. А он лишь только улыбался, обнажая и посвящая тебя в свою жизнь, заманивал, приманивал, щёлкал пальцами перед глазами, загипнотизировал, чтобы потом утащить, утянуть за собой в свой тёмный угол судьбы и поделиться наконец-то таинственностью, раскрыть себя всего. Без остатка. Но опять же. Не сразу. Попробовав этого еврейского мужчину раз, ты поглощаешь его всю вашу жизнь, не можешь насытиться. Твой муж, правда, тогда ты ещё не знал, что он им станет, припадал к тебе снова, мучил, сжимая в своих объятиях в каком-то жутко дорогом номере отеля. Угадаешь, мальчик? Ну же, давай, ещё попытка_пытка! Нет, его зовут не Мойша. Холодно, пять букв. И не Аарон. Уже теплее. Да, ты пошёл за незнакомцем, да, ты не знал его имя, да, ты угадывал его. И за каждый неправильный ответ получал наказание. Приятное. Волнительное. Одержимое. Словно провёл дорожку горячим воском по нежным участкам. Он опоил тебя собой, напоил алкоголем, делился никотином, вдыхал и выдыхал в тебя сигаретный дым [кажется, это даже был косяк//не помнишь], совращал, чтобы совсем размозжить тебя потом о свою железобетонную статую. Да, ты уже тогда сказал ему это самое «да» и прошептал, что тебя зовут Реджинальд. Понадеялся [ложно, ничтожно], что если скажешь, кто ты, то тебе ответят тем же, как наивно, Реджи. Но разгадав его имя, повторял каждую букву как часть заклинания, выводил губами на коже мужа и просил теперь уже его угадывать, что за слово ты задумал. Ведь для тебя буква «А» – это ваш вожделенный, бушующий самый первый поцелуй в клубе «Авалон»; ведь для тебя буква «Й» – это он поймал тебя в свои объятия, когда ты едва споткнулся, засмотревшись на его бёдра на бульваре «Йорк» в Лос-Анджелесе; ведь для тебя буква «З» – это когда ты пристраиваешься у него на коленях, пока его шикарный автомобиль припаркован в слепой «Зоне»; ведь для тебя буква «Е» – это когда он рвёт твою ширинку в лифте, что несёт вас в президентский люкс, а ты спрашиваешь его, где забыл свою «Ермолку»; ведь для тебя буква «К» – это когда вы пытаетесь ворваться в номер, но «Ключ» подводит. И наконец-то «Айзек» рассыпаешься звездопадом, улетая вместе с ним на небеса, громко выкрикивая его имя. Ты бы никогда не испортил чернилами кожу, как он – ты против любых игл, особенно заправленных подобной жидкостью. Но его рисунки сводят с ума, от них поднимается на автомате всё твое естество, всё, что ты имеешь в наличии. К тому же, как можно ещё набить тебе что-то помимо, ведь у тебя выжжено уже клеймо на коже из пяти букв.

[indent] — Айзек, —

[indent] Будет на твоей могиле. Призываешь его, взываешь ему, умоляешь его своего личного демона. Пять букв его имени в твоём голосе, как хроматическая гамма от до мажор до до минор. Сыграно до конца. Последний звук настолько гулкий, что едва различим, напрячь бы слух. Лишь внутри, в твоей голове. Подушечки пальцев его руки на твоём горле такие податливые, мягкие, обходительные, послушные, муж так элегантно и беспрекословно подчиняется тебе. Кроет, ощущаешь совершенно непонятный трепет, бегущий по протокам, расползающийся по сосудам так быстро, что не успеваешь ничего сделать. Ты только слушаешь его ласковый, нежный голос, не понимаешь, кажется тебе или это всё происходит наяву. Но, тем не менее, тебе нравится то, что он говорит [или не говорит], твои губы расползаются в дугообразной волнующей улыбке наслаждения. Да, родной мой, правь, не давай сделать вдох. Тонкие-тонкие веточки, сплетения жил, витиеватые узоры точно под кожей, они панически дёргаются, словно перепуганные птицы вздымаются ввысь от пробирающего пронзительного выстрела. Рука мужа смыкается сильнее, перекрывает доступ дальше. Поначалу твоя шея напрягается так, что становятся видны набухшие вены. Они вздуваются, скапливая весь перекрытый кислород, который собрался в твоём организме за это мгновение. Не страшно, пока. Ведь твой муж скоро отпустит, он же знает, что ты пошутил. Он же в курсе, как ты любишь играть и командовать. У тебя плохо развита задержка дыхательной системы. Даже в юные годы, на школьных нормативах, когда нужно было продержаться в бассейне около двух минут, ты не мог, а пытался вынырнуть на поверхность, чтобы сделать глубокий, долгожданный вдох. Как-то даже откачивали, делали искусственное дыхание, рот в рот. Может, и сейчас тебе стоит притвориться после, когда он разомкнёт свою хватку? Но почему твой муж не отпускает? Он словно хочет вырвать твою кость, что поперёк горла, вытащить кадык. Ты пытаешься сделать вдох, но не можешь. Ты пытаешься набрать в лёгкие кислорода, но ему преграждает путь невидимая преграда. Это похоже на те самые ощущения, что испытывал ранее, когда вода забирала тебя в свои объятия. Ты как будто тонешь, да только сейчас под плотиной, без выхода на берег. Готов стучать и долбить, что есть силы кулаками, но тело тебе отказало, твои мышцы, словно атрофировались за такой короткий срок, в мозг больше не посылаются нервные импульсы, он закрылся на перерыв. Твой муж тебя душит, по-настоящему, он хочет, чтобы ты умер, по-настоящему, тогда ты был прав, когда Айзек говорил, что без тебя и с этой мыслью твоя короткая ничтожная жизнь как чёртова карусель кружится перед глазами, закрываешь их. Теряешь сознание, вокруг всё превращается в кромешную тьму. Так вот как выглядит твоя погибель от руки Айзека. Ты замечаешь небольшой маяк просвета, он сигналами бедствия предоставляет кодирование азбукой Морзе. Идёшь на него, видимо отделённой от тела душой, с любопытством заглядываешь за занавес ускользающей от тебя жизни, где на пробегающей по кругу дорожке видишь целую киноленту. В этих обрывочных кадрах как плёнку на заевшей пластинке проектора с саундтреком из рваного, старого граммофона ты наблюдаешь вашу счастливую пару, ваших собачек, ваших друзей, ваш удачливый дом в Лос-Анджелесе и даже ваших будущих детей. Ты всегда хотел, чтобы они были похожи на твоего мужа, а не на тебя. Ненавидишь свои кудрявые волосы, которые вечно приходится стричь, чтобы они не вились скрученными спиральными колосками. Тебе нравится запускать свои пальцы в шевелюру мужа, играть с его прядями, привлекать к себе его голову и дышать им, ощущая запах жжёной карамели золотого мальчика. Бегающие маленькие еврейчики, мини-копии Хемлиша, пугающие ваших собак. Кажется, Би и Пи и правда настолько реальны, что бьёт по твоим ушам их протяжный вой, затем лай. Ты бы хотел сейчас на них наорать, навалять той из них, на какую сможешь попасть. Да только не можешь, ведь ты вроде как умираешь, если уже не умер.

i try to be discreet
i just died in your arms tonight
but then blow it again

[indent]Вспышка где-то рядом, как дефибриллятор по сердцу. Оно остановилось затем, чтобы запуститься вновь и восстановить синусовый ритм. Ты не понимаешь, что сейчас только что произошло. Чувствуешь на щеке и кончике носа ошмётки от пыли. Не знаешь, какого она цвета, тебе всё равно, щекочет так, что хочется избавиться от неё, но ты не можешь. Твоё тело тебя пока ещё не слушается, оно парализовано и никак не может начать движение заново. Ты хочешь сползти куда-то вниз по поверхности, к которой прислонена твоя спина, еле выстаиваешь на пригвождённых к полу ногах. Тебя подхватывает что-то. Тебя охраняет что-то. Забываешь, где ты находишься, с кем ты находишься, почему ты находишься. С трудом открываешь глаза и пытаешься пару раз нормально моргнуть. На тебя не смотрит муж, лишь противоположные, окружающие вас с ним стены. Зато именно он спасает от падения {спасает ли?}, узнаешь его спину. Хронология восстановления перенастроена. Черепная коробка перезапускается, словно завели наконец-то шарманку с новой силой. Ты заставляешь себя выживать, нет, вовсе не ради него, потому что ты в ужасе понимаешь одну немыслимо отвратительную вещь – муж только что чуть ли не убил тебя. О да, Айзек повторил всё в точности, как ты ему велел. Если бы не ваши собаки, которые спасли тебя от погибели и кары твоего любимого. Они продолжают лаять, а ты безучастно смотришь куда-то в никуда, в пустоту пространства. Пытаешься стоять на своём и не двигаться с места, не хочешь, чтобы он тебя трогал и касался, но не можешь и пошевелиться. Чёртово человеческое тело. Чёртово устройство организма. Одна часть уже восстановила поток информации, другая – никак не соберётся, чтобы запустить жизненно важные процессы. Не хочешь его слушать, пытаешься заговорить, но лишь мычишь «заткнись», которое скорей похожа просто на многочисленное «мммммммм». Начинаешь учащенно дышать, когда муж всё ещё прижимает тебя к себе, ты сейчас с головы до ног оголённый нерв, которого коснулись. Напрягаешься, чтобы хотя бы как-то пошевелиться, но не выходит. Притворяешься вялым, когда он заглядывает в твои глаза. У тебя получается сделать пару шагов, но решаешь поддаться на провокацию Айзека, разрешая отнести себя в гостиную. А сам копишь в себе силы. Когда удаётся возможность остаться наедине с самим с собой, в то время как муж занят кормлением твоих спасителей, ты коротко бросаешь на него жалящий взгляд. Возвращаешься к своей персоне и смотришь на руки, ноги, заставляя их снова двигаться как прежде после того удушья. Организм пережил возобновление, так что действие алкоголя, как не бывало. Ты трезв, как никогда ещё. И чувствуешь, что готов свернуть горы. Но сначала нужно кое-что доделать, прежде, чем начинать жить заново.

[indent]Наблюдаешь за тем, как муж опускается перед тобой на колени и подавляешь внутренние рыдания, потому что вспоминаешь, как он делал тебе предложение, обещая руку и сердце, но главное себя. Тебе о м е р з и т е л ь н о. Прежде всего, от того, что ты натворил только что и как его убил. Это не ты только что умер, а он. Не слушаешь его, не хочешь слушать. Собираешься с мыслями, прикусываешь до крови с внутренней стороны щёки и губы, не выдёргиваешь свою руку из его. Шумно выдыхаешь, когда он наконец-то перестаёт повторять это «прости», которое жутко тебя выводит из себя. Оно добивает. Ты размахиваешься и влепляешь ему звонкую, хлёсткую пощечину со всей силы, что удалось тебе за это время обзавестись. Это впервые. Ты никогда ещё не бил его. По крайней мере, по лицу. Этот звон замирает и отдаётся эхом. Но тебе стало так легко. Тебя отпускает. Сардонический, едкий треск. Твой муж переступил рубеж, зашёл за границу дозволенного, сделал шаг за линию невозврата. А ты не выдержал и последовал за ним. Дурной пример заразителен. Особенно, когда вы в браке.

[indent] — Прости, —

[indent]Жеманно дразнишься. Воспроизводишь его тон, у тебя выходит попасть и передать каждый звук, ведь ты обладатель музыкального слуха. Муж слышал собственный голос в твоём исполнении. Ты будто пропел ему отрывок, чтобы он угадал мелодию. След алеет на его скуле, не удерживаешься, иронично хмыкаешь. Тянет остаться, задержаться, наблюдать за повышением тонового дисбаланса твоего удара. Хотя хочется сбежать, чтобы не смотреть в его глаза, ведь ты игнорируешь встречи с ними. Не выдержишь, снова разревёшься, как последняя истеричка. Бросаешь взгляд на его раненую руку с содранной кожей. Так вот что это за ошмётки пыли. Тихо поднимаешься с дивана, перетекаешь мягко, оставляя мужа в таком состоянии. Проскальзываешь в кухню, чтобы открыть морозильник и взять оттуда несколько кубиков льда из контейнера. По крайней мере, есть хоть что-то, чего не нужно покупать. Склоняешься, чтобы погладить ваших «детей», которые тут же начинают махать хвостиками, радуясь, что мамочка снова добрая, улюлюкаешь с ними. Ты благодарен. Замечаешь бутылку с джином и хватаешь её за горло_горлышко, тебя даже передёргивает. Ты возвращаешься на место и теперь занимаешь его также, приседая на колени рядом с мужем. Ведь вы же_на_ты, а тебе положено быть подле него. Ты всё ещё не заглядываешь в его глаза, не хочешь знать, что в них и как он реагирует. Просто молчишь, так не похоже на тебя. Мучайся. Мучайся, еврейский мальчик. Ты аккуратно берёшь в свои руки его руку с ранами, впечатанную в стену, покрываешь мелкими поцелуями костяшки пальцев, прикладывая попеременно лёд и тут же слегка задувая, словно свечку на именинном торте, сменяя температуру с «горячо» на «холодно», как он играл с тобой, когда тебе приходилось угадывать его имя в вашу первую встречу. Не удерживаешься, когда твой взгляд, путешествует вдоль кисти мужа, от его многочисленных татуировок тебе всегда сносило крышу. Его тело, как плод искусства, холст которого жаждешь исписать. Припадаешь губами к одному из самых размашистых рисунков и пытаешься повторить ими эскиз. Ты вкладываешь всю нежность, которая у тебя только есть. Потому что должен быть благодарен ему всю свою жизнь за то, что подарил тебе такую, что оставил, не забрал, хотя мог в любой момент. Как сегодня. Даже в таком болоте, как Лейкбери. Хоть тебе и отвратительно здесь находиться. Но ты поехал за ним, хоть он это не оценит никогда. Убедился в этом только что. И ты ему ещё припомнишь. Айзек, сука, ты его ещё вспомнишь.

[indent] — Бог простит, — неожиданно вскрываешь тишину без анестезии, на_живую. Вы знаете, что это значит. Оба. Вы много раз называли друг друга персональными богами и каждый раз посвящали в свою религию.  Он прекрасно поймёт, какой повелитель, какой святой владыка. — Тебе нужно выпить, — говоришь так, словно подготавливаешь к чему-то жуткому [неприятной новости]. Это на самом деле так. В самом деле так. В очередной раз диктуешь свои условия, потому что имеешь полное право так делать, взбалтывая как умелый бармен сосуд с его любимым напитком, к которому ты сам себя приучил, чтобы соответствовать. Твой муж только что доказал тебе, что подчиняется любым твоим прихотям. Сейчас ты уверен в том, что ему необходим алкоголь и если нужно будет, то вольёшь мужу в горло олово лично. Не дожидаешься согласия. Тебе оно не требуется. Хватаешь Айзека за подбородок, притягиваешь резко к себе, вспарываешь его нижнюю губу своими зубами. Привлекаешь бутылку к его устам, очерчиваешь ею соблазнительные контуры, подначиваешь мужа обхватит ими стекло, спаиваешь, шепчешь «до дна, как меня». — Ещё раз скажешь мне прости, и я разобью эту бутылку о свою голову. Прости, — именно о свою. Знаешь его слабое место - это ты. Он нарвался. Отбираешь сосуд от мужа, который не до конца опустел. Взмахиваешь опасно, как красной тряпкой для быка, предостерегающе. Пара мгновений. Всё решено в твоём подсознании. Бьёшь на миллионы осколков, о край журнального стола. Бьёшь, не о свою голову, но бьёшь. Всё замирает как на одном коллаже из ваших не_счастливых фотографиях. Капли летящего джина в молекулярном пространстве, ваши отражения в обломках стекла, разбросанные повсюду. В твоей руке «розочка» на память. Крепко сжимаешь оставшийся в руке режущий осколок, который стал твоей личной заточкой, сам набрасываешься на остриё. Не замечаешь, свой глубокий порез на ладони, не чувствуешь боли, струящейся, льющейся по твоему запястью крови. Нажимаешь, жмёшь, вжимаешь, давишь, стискиваешь ещё сильнее, как будто тебя просят это сделать, чтобы измерить твоё давление. Бросаешь очередной безумной взгляд на мужа, а потом не выдерживаешь и начинаешь задыхаться в смехе. Вы уничтожаете друг друга вдрызг. Вы причиняете друг другу раны. Ты последовал его примеру. Потому что тебе тяжело смотреть на его покалеченную руку, пусть теперь и твоя такая же. Ты вроде бы сводишь всё это в лёгкую [жестокую] шутку, но понимаешь, что у тебя началась разрядка и не можешь остановить этот приступ. По крайней мере, самостоятельно.

[indent] Вам потребуется наложить швы, закрепить в два узла. Вам необходимо проверить задетую заплатку на сердце.

[indent] Это из-за тебя.