Появляется такое ощущение, будто бы ты резко трезвеешь. Будто бы вся гниль, накопившаяся в тебе годами, начинает свое движение наружу, а не по обычаю внутрь. У этого может быть лишь одна причина и она стоит напротив тебя — твой Элиас, твой защитник годами обеспечивавший безопасное возвращение домой после бурных попек в баре. Ведь он всегда тебя спасал, в самую темную и холодную ночь был рядом. Может быть это вовсе и не совпадение, а? Может быть на самом деле твои самые холодные и темные ночи наступали именно тогда, когда счастье было настолько близко, но недоступно только лишь из-за твоего ублюдочного характера? Знаешь же, что все эти годы топил за алкоголем не только свой затянувшийся траур по родителям, а гораздо больший — по собственным желаниям, которые не смеешь исполнять. Он больше, страшнее, только потому что в этом случае ты мог бы что-то изменить. Мог бы, но сука столько лет не делал. Мог бы блять в любой момент. Поэтому ты извиняешься. Извиняешься, что столько лет водил своего крепкого и старшего малыша за нос, как какой-то избалованный кот, то ластился, требовал внимания и ласки, то оставлял три глубоки раны своими когтями в один момент. Одну ночь утаскиваешь за собой, приманиваешь пошлыми, грязными поцелуями, завладеваешь целиком и полностью, другую — врешь, что ничего не помнишь и ничего не знаешь, выставляешь дураком его, ибо у самого кишка тонка. Ты же просто мразь. Столько лет, ты не можешь унять дрожь в пальцах, а их в свою очередь не хватит, чтобы пересчитать сколько именно лет. Эти нелепые игры начались слишком давно, чтобы не сожалеть о потерянном времени, слишком давно, чтобы не попытаться его наверстать. Поэтому сейчас, когда все сдерживающие обстоятельства стали совершенно не важны, ты спешишь, ты вываливаешь наружу свою жалкую душу и торжественно вручаешь Кларку — на, забери, только быстрее. Быстрее, резче, без траты времени на разные ненужные вещи, вроде сомнений, желания притереться характерами. Теперь только галопом и только вперед. Признание за признанием, база за базой, ступень за ступенью. Только вместе и молю быстрее. Ты профан в отношениях, но слишком часто слышал, что в таких вещах не стоит спешить. К чёрту голливудские советы, ты хочешь здесь, сейчас и навсегда. Глаза горят диким огнём, ты уже сгораешь будто бы по предсказанию Кларка и забираешь его с собой. Если гореть — то вместе и вечно. Если любить — то всем сердцем и по закону. В тебе уже возникает эта шальная мысль — «ай да», только вы же не в Лас-Вегасе, чтобы поддаваться моменту настолько значимому, да и решетка все еще сдерживает. Но ты смотришь на своего мальчика, на своего родного, любимого, с в о е г о, и решаешь твердо — мой, значит мой. По всем статьям закона.
Ты наблюдаешь за ним, улавливаешь каждое движение и пытаешься познать, что твориться внутри. Хочется в нём раствориться, стать одним целым, знать каждую клеточку тела и тем более — души, но твой мальчик [пока что] ускользает от тебя, его мысли [пока что] тебе не ясны, и ты боишься, что спугнешь, боишься, что найдешь в его лице оттенок лжи и навсегда отвернешься. Потому что трус и доверять боишься. Даже Элиасу Кларку, мужчине всей твоей жизни, что несмотря на весь твой дерьмовый характер и дерьмовое отношение к нему все еще на твоей стороне. Глупо, не правд ли? Или ты ищешь предлог убежать по старой привычке? Нет, Брейден, держись. Не позволяй демонам преобладать, они уже паникуют и покидают тонущий корабль. Ты тонешь — в сладком вязком ощущении, что все встает на свои места, тонешь и паникуешь, ибо ты и твои демоны — неразлучимы, одно целое. В этот самый момент, ты давишь, душишь часть себя. Ту часть, что всю жизнь подсознательно полагал ненужной и лишней, но это же все равно ты и кем ты станешь без нее загадка и для тебя самого. Но нет, не бойся, а иди на абордаж, к тому же Элиас так и просит быть завоеванным, — Верю, чёрт побери, как я могу т е б е не верить? — ты вминаешь свои губы в его, предпринимая попытку перемешать ваши ДНК и слить воедино. И хоть ты, как сам признавался, профан, ты прекрасно знаешь, что делать. Ты завоевываешь, нагло, дерзко и напролом, не терпя возражений. К тому же Кларк отвечает тем же, а ты не мудак, чтобы заводиться только от сопротивления. Вы должно быть оба больные, если вас это так заводит, хотя разве это хоть каплю странно? Ты всегда его хочешь. С самого глубоко детства, если капнуть глубже, просто твое «хочу» меняется по мере взросления. Ты хочешь его внимания, когда он вдруг появляется в поле твоего зрения, когда тебе от силы лет пять. Хочешь, чтобы он считал тебя крутым и взрослым, когда ни тем, ни другим, ты не являешься. Хочешь, чтобы он продолжал заваливаться в магазин комиксов, когда родители оставляют тебя одного за главного. И просто хочешь. Безудержно, нетерпеливо и до одури. И уже не важно какие обстоятельства вас окружают, когда вы оказываетесь вместе. Не всегда идешь на поводу желаний, жизнь учит, что твои желания смертельно-опасны для близких, но сегодня, сейчас, кажется, что уже дошел до ручки и не можешь больше сопротивляться. Себе. В первую и последнюю очередь. Ибо врать, что не ты виновник всех твоих [и не только] бед, совершенно бессмысленно. Ты зачинщик и исполнитель, Освальд. И теперь настало время искупление собственных грешков перед собой.
Ты отдаешься, ломаешь стены, сотканные из собственных страхов и предубеждений, что строил годами. Сейчас они уже не кажутся такими прочными, а будто сделаны и хрупкого тонкого стекла, по крайней мере ты слышишь дребезжащий звук разбитых осколков, падающих на бетонный пол камеры. Впиваешься в губы Элиаса, сминаешь их попеременно, пока руки клеточка за клеточкой инспектируют любимое тело. Ты проверяешь каждый дюйм, медленно спускаясь по спине, желая разорвать эти ненужные ткани сейчас же, доступ к коже необходим больше воздуха, ведь ты уже и вовсе забыл, как дышать. Элиас же переходит в наступление. Его властные движения, собственнические, на грани срыва, доводят тебя до полнейшего безумия. Твое тело моментально откликается, на его настойчивые поцелуи, хотя для тебя иногда достаточно только присутствие Кларка, молодость и гормоны делают все остальное сами. Чувствуешь, как тебя прижимают к решетке и довольно усмехаешься. Уже не сбежишь, да? И точно не прогонишь? У тебя уже нет выбора, и ты принимаешь эту сладкую безысходность спокойно, как должное и даже желанное. Ты бегал от этой клетки всю жизнь, но тайно сам для себя хотел именно сюда, ведь преступник подсознательно всегда хочет быть наказанным. А ты преступник, кровожадный убийца времени, которое вы потеряли. Поэтому ты сдаешься, поднимаешь белый флаг и руки, позволяя Элиасу делать с cобой всё, что он захочет. Ты чувствуешь его всем телом, он настолько близко, что вас разделяет уже только одежда от чего и хочется ползти на стенку. А от его признания — тем более. Бесит, что тебе не дают ничего сказать, бесит, что он берет ситуация под свой контроль, бесит и так чертовски нравится. Ты буквально мычишь ответное признание ему в губы, но разве нужны слова, если твое тело отвечает за них. Обнимаешь его крепче, вновь устраивая ладони на бедрах, этих соблазнительных блядских бедрах, сжимаешь, мнешь, ненавидишь легкую промышленность за то, что разделяет вас. Кларк повторяет свои признания, проникновенно и точечно: каждое слово — сладкий выстрел прямо в сердце. Инстинктивно тянешься к его губам, еле позволяя договорить, все сказано, ты не особо любишь разглагольствовать, предпочитаешь доказывать все делом и сейчас готов к бою, готов завоевывать его любовь, завоевывать доверие. И вместо слов с уст срывается совершенно животный рык. Ты больше не можешь терпеть эту ласку, так сильно хочется большего, а джинсы уже так сильно жмут, что чуть ли в глазах не двоиться. В обычно холодной до дрожи в костях камере тебе становиться так жарко, что пот стекает по вискам. Руки идут на захват, обнимают и прижимают к себе, спускаются ниже блудливо заглядывая за край брюк. Где-то в подсознании хотел бы выбрать другое место, куда более подходящее для вас сейчас. Здесь еще накалены нервные окончания, кажется, что за вами следят и подсматривают, а ты не хочешь делить эту манну небесную с кем-либо еще. Но его руки опускаются к тебе на ширинку, и ты совершенно забываешь о всех своих опасениях, — Не терпится раздеть меня, Кларк? — выдыхаешь с улыбкой на устах и на мгновение замираешь, боясь помешать планам своего Эла. Вы опять делаете это скрытно, так, будто вас могут увидеть одноклассники или преподаватели, но в этот раз кое-что меняется. В этот раз ты уже не можешь тратить энергию на осторожность, к тому же нет никакой нужны. Тебе блять начхать, если вас увидят. Ты плавно массируешь свою любимую попку, иногда сжимая с силой, так чтобы не ускользнул. Это твое предупреждение, ибо ты больше не позволишь ему ускользнуть. Как самонадеянно, а главное абсолютно наплевательски на факт, что Элиас никогда от тебя не сбегал. Он всегда готов был раскрыть объятия или накинуться на тебя по первому зову, самому тонкому намеку. Поэтому сегодня ты должен отплатить тем же.
— Черт побери, Эл, — ты протяжно стонешь от одного только близкого жара твоего парня. От одной мысли хочется нервно хихикнуть, — Так что, мы теперь встречаемся? — немного издеваешься, совсем каплю, но это совершенно непредотвратимо с твоей стороны. Приятное согревающее тепло заполняет каждую клеточку тела от одной только мысли, что он теперь твой … парень? Парень — звучит совсем капельку, чуть-чуть не серьезно. Как и бойфренд. Тебя это не устраивает. А кем бы ты хотел быть? Как ты хочешь его назвать? Своим партнером? По бизнесу, что ли? Это даже смешно. Любовник? То же совсем не подходит, даже близко не объясняет как сильно вы связаны. Поэтому у тебя есть только один вариант, и ты уже его знаешь и с улыбкой смакуешь, катаешь на кончике языка, хитро вглядываясь в Кларка, ты знаешь, кто он тебе, а он — еще нет. Надо подождать совсем чуть-чуть, а пока что ты позволяешь себе небольшую вольность и шалость, помучить его напоследок. Ведь впереди только тотальное, безоговорочное счастье. От одной только мысли волосы встают дыбом, и ты накидываешься на своего малыша. Немного отталкивая на секунду, только чтобы подхватить его на руки, заставить скрестить ноги за твоей спиной. Кларк мальчик не маленький, а ты не в своей лучшей форме, но ты удержишь, не можешь не удержать, иначе вы повалитесь вниз вдвоем. Но тебе не совсем радует такой вариант, не хватало еще получить сотрясение в такой невероятный момент вашей совместной жизни. Хотя, рассказывать внукам, что в ваш первый, по-настоящему первый, день вы довели друг друга до сотрясения мозга тоже очень даже не плохо. Но все равно для сохранности, ты выпиваешься в его губы и резко разворачиваешься, прижимая Элиаса к решетке дополнительная поддержка. Твои руки становятся более-менее свободны от поддержки и сразу отправляются в экспедицию по родному телу, проверяя миллиметр за миллиметром, выискивая пропуск к столько необходимой кожи, — Как можно быть таким соблазнительным, — бормотание прямо в губы, за мгновение до того как впиться в эти самые губы, укусить, зажать между зубов, будто бы пытаешься откусить кусочек этой самой соблазнительности, требовательно ноешь — от_дай. Тебе мало губ, ты зацеловываешь каждую клеточку на лице, спускаешься к шее и впиваешься, что есть силы. Это твоя метка. Ты хочешь, чтобы на нем стояло твое клеймо. Хочешь, чтобы от него пахло тобой, и все чуяли это за километр. Чтобы в мире не осталось глупцов и идиотов, которые бы не признали в нем твое. Ты, Освальд, тот еще собственник. Хотя бы потому, что жизнь [и, не забывай, ты сам] отняла у тебя слишком много. За всё своё ты готов перегрызать глотки, и одну самую любимую и дурманящую ты кажется решил перегрызть уже сейчас. Но ты же не монстр, ты устал уничтожать всё, что любишь, поэтому отпустив шею Кларка на мгновение преподаёшь к новообразовавшемуся покраснению, но уже ласково, зализывая раны, легко проводя губами. Тебе сносит крышу от такой близости, сносит потому что Элиас так настойчиво на тебе ерзает то и дело приходясь столь желанной пятой точкой по твоему органу, выбивая тихие стоны, сносит — потому что между вами больше нет стен и недомолвок, сносит — потому что ты настолько безумно сильно его любишь, что готов выстрелить обоим в голову, если кто-то пообещает что так ты сможешь остановить время для вас обоих. Твою платину прорывает с новой силой, хотя тебе за сегодня казалось уже хуллион раз, что ты достиг предела.
— Сука, как хорошо, —[/b[ с тобой. Твои слова обрываются, ибо ты совсем не в состоянии собраться с мыслями. Мнешь майку Эла, прижимая его к прутьям решетки еще сильнее и понимаешь, что на языке вертится столько слов, но ты совсем не в состоянии их произнести, не в состоянии собрать всё в предложения, поэтому стараешься, передаешь все языком своего тела и просто своим языком, вырисовывая какие-то неведомые узоры там, где только что были твои зубы, [b]— Какой же ты вкусный, — вырывается совершенно неосознанно, — Какой … мой, — так как твой мозг не особо способен искать необходимые определения, ты находишь одно, которое объясняет весь твой восторг. Твой. Каждой клеточкой, душой и телом. И в этот раз, не просто твой, а ты принимаешь его, и отдаешь себя взамен, для вас это кажется в новинку. Ты же великий эгоист, привыкший принимать и не отдавать ничего взамен. Сейчас тебе хочется отдать Элиасу всё, лишь бы компенсировать хотя бы каплю того, что задолжал. Вечный должник, и жизни не хватит, чтобы расплатиться, но ты и не собираешься. Ты хочешь влезать в еще большие долги, лишь бы с тебя никогда не спадал спрос от Кларка, — Эл, — ты даешь себе паузу, отстраняешься совсем чуть-чуть, чтобы посмотреть в любимые глаза. Чувствуешь недосказанность, не полное покаяние в своих грехах и не можешь себе это простить, не можешь продолжить наслаждаться им, пока не выложишь всю душу наружу, на блюдечке с голубой каемочкой, — Я ведь действительно его убил, — ты же так и не признался, — Надеюсь это последнее признание на сегодня, хотя нет, — улыбаешься, в этот раз признание стало легким, ведь человек, которому ты это говоришь самый проверенный и надежный, какой только может быть, поэтому тебе легко идти дальше с этим признанием, легко, зная, что тебя точно не оттолкнут, — Есть еще одно, — ты склоняешься к нему, оставляя сущие миллиметры между вами, — Я всегда тебя любил и пиздец как хотел, — ты замираешь с глупой улыбкой, не способный совладать с обилием чувств, — Так что укуси меня, чтобы я понял, что не сплю, — и ты бы был не ты, если бы это не звучало как приказ.
