[indent]Ты украдкой смотришь на мужа и ловишь его своей улыбкой, пока занимаешься тем, что пытаешься привести в порядок сохранившиеся после пожара кое-какие детские вещи для вашей дочери. Не хочешь отвлекать его, слишком часто, наверное, ошибаясь с очередным стежком на ткани, ведь его взгляд так и манит, так и притягивает к себе. Став новоиспечённым папашей пришлось научиться не просто держать в руках иголку с ниткой, но и хотя бы как-то уметь скрывать порванные временем огрехи. Первый блин, как говорится, всегда комом, поэтому приходится начинать заезженную процедуру заново, исколов все пальцы. Странно, но шитьё успокаивает, хотя ты весьма агрессивный человек. Можешь запросто вспыхнуть как спичка, тушась от дуновения семейного успокоительного очага. Рядом с тобой по другую сторону разместилась коробка, в которой ещё предстоит ворох работы, но тебе это только на руку. Сделаешь с большим удовольствием, лишь бы не отправляться в департамент полиции. Разлучаться с семьёй, чтобы хотя бы несколько часов провести на рабочем месте, стало ещё сложнее. Ты отвык от такого домашнего уюта, но привыкаешь к нему с лихвой заново. Переводишь взгляд со своего любимого снова на светлую, цвета шампань детскую кофточку и вскидываешь удивлённо брови. Перепутать красные нитки с белыми — это уже не дальтонизм, а равноценно тому, как пересолить ужин [знакомо, да?]. Похоже сегодня явно день не для того, чтобы заниматься домашними делами. И, всё-таки, если муж разрешит, то отдашь хотя бы часть «отремонтировать» соседке-швее, у которой с этим больше опыта, чем у тебя. Прикидываешь поле деятельности — зашиваешь — вспарываешь — разглаживаешь — пробуешь заново. Можно запросто сказать, что так выглядит вся твоя жизнь. Но в отличие от лоскутка ткани она сейчас вроде как уже налажена и не надо ничего перекраивать. Качаешь головой и откладываешь шитье в сторону, придвигаясь ближе к своему Оззи, расплываясь в улыбке, мол, «сдаюсь», в этом абсолютно безнадёжен. Все итак знают, что порой руки у тебя растут не из того места, откуда надо, когда дело касается нечто подобного, но благонамеренно уважают твои интересы и порывы, поэтому терпеливо выжидают, пока сам наиграешься и сдашься, признав поражение. В гостиную заходит сестра и ты тут же вспоминаешь, что хотел с ней посоветоваться насчёт того, кому из сестёр МакКью можно доверить сию важную миссию. Уже хочешь задать свой вопрос, но когда Элоди размещается в кресле, по её взгляду понимаешь — лучше в другой раз. Ты напрягаешься и не двигаешься, словно все эти иголки для шитья только что вонзили в тебя, услышав первую фразы. Тут же меняешься в лице, превращаясь, наверное, в белое полотно от молниеносной вспышки тревожности, которая сразу заполняет каждую клетку.

indent]Нужно. Поговорить. Серьёзно. О чём? Неужели Элоди скажет, что уходит из дома? Невольно проскальзывает такое предположение. Ты не переживёшь это снова. У каждого человека есть своего рода фобия. Пожалуй одна из них — это уход сестры. В прошлый раз он на тебе слишком тяжело отразился. Так, что пришлось буквально выкарабкиваться на поверхность из засасывающей пучины скорби. Вы итак все вместе только недавно отошли от смерти Эсме, какие ещё новости ждут вас? — Так-с, — пиздец, приплыли. Наконец-то выдавливают, скорее твои губы из себя, чем ты сам. Запальчиво сглатываешь, коротко киваешь и внимательно всматриваешься в лицо Элоди, пытаясь понять заведомо, к чему готовиться. Ты стал слишком восприимчив к подобным новостям. Наверное потому, что сейчас более-менее налаживается ваш общий жизненный уклад. Похоже, что никогда ничего не бывает идеально, как в фильмах. Ты как будто вновь сидишь на пороховой бочке и пока ещё тебя не подорвало. Одно радует — теперь у тебя есть поддержка и чтобы не сказала Элоди, вы все справитесь. Даже если за словами скрывается что-то грядущее и что-то наиболее худшее.

[indent]Тишина затягивается, сестра, по всей вероятности, собирается с мыслями, чтобы преподнести любые невообразимые новости как можно в более доступном и понятном виде. Хотя если то, о чём ты думаешь, явно не пройдёт никакого уровня контроля над собой. Лихорадочно смешиваешься с чувствами, еле терпишь, чтобы не выдать что-то в духе «сказала А, говори и Б», делая над собой титаническое усилие. Зато уже начинаешь импульсивно и слабонервно подёргивать неконтролируемо ногой, сотрясая коленную чашечку и выстукивая подошвой какой-то своеобразный мотив, до той поры, пока сестра наконец-то не продолжает свой рассказ дальше. Когда она наконец-то начинает свой монолог, ты резко перестаёшь совершать любые манипуляции, успокаивая наконец-то разбушевавшиеся кости, мышцы и суставы. Не понимаешь, как это произошло, пока не переводишь взгляд. Твой муж устроил свою ладонь на твоём колене, и ты с благодарностью пытаешься ответить ему на это с помощью уголков губ. Получилось весьма скудно и криво. Когда Элоди упоминает о том самом зловещем дне пропажи тебе самому становится довольно-таки сложно сдерживать эмоции. Внутри горла словно что-то перекрывает доступ к проникновению и поступлению кислорода в лёгкие, затягивая по окружности тяжёлыми цепями. Для тебя это ещё одно жуткое воспоминание из прошлого. Ведь тогда ты думал, что лишился ещё одной сестры. Хочется сделать глубокий вдох, но не получается. Не выходит. А после того самого слова «хуже», которого всю свою жизнь боишься и откидываешь от своей семьи подальше, и подавно. Мурашки врассыпную штурмуют и обгоняют друг друга, овладевая твоей кожей. Со стороны, наверное, напоминаешь статую и на твоём лице — застывший страх. — Самостоятельно? Не хотела втягивать? Хуже?, — жаждешь узнать подробности сразу и сейчас, борясь с тем, чтобы унять внутреннюю дрожь. У тебя получается наконец-то выдать сиплым голосом, хотя бы что-то, пытаясь справиться со слишком резкими выпадами и возмущением, которое начинает заполнять, но пока что держать уровень на допустимом контроле. — Элоди, ты же знаешь, что лучше решать все вопросы вместе, чем одной, правда ведь, сестрёнка?, — стараешься прийти в норму, говорить размеренно, успокоиться и переставить свою волну мятежа на другую радиостанцию. Сейчас это пока что трескучий шум, помехи, которые едва только вывели тебя из себя. Можно сказать, что пошатнули со своего места, но не скинули. В любом случае твой малыш бы не позволил твоим эмоциям поглотить тебя, как раньше, одерживая над тобой победу. Только ему это сейчас подвластно.

[indent]Сестра демонстрирует свои способности, и ты следишь за всем этим передвижением, словно видишь в первый раз, хотя уже в курсе, что Элоди так умеет. Если раньше её умение забавляло, то теперь, узнавая с каждой фразой о том, что, возможно, они могут и навредить, твой взгляд мрачнеет. Наблюдать за этим «восьмым чудом света» становится страшно. Ведь вы все до конца не знаете, какие могут быть со временем последствия, наивно предполагая что-то в духе «вау, Элоди — ты и другие сошли с обложек комиксов, нужно нарисовать свой про супергероев». Вот только, что если эта способность влияет спустя некоторое время наоборот, не в угоду себе? Твои пальцы по привычке леденеют из-за отголосков стресса и обрушивающихся фактов. Ты не перебиваешь сестру и сам того не замечаешь, как вцепляешься в руку своего мужа обеими ладонями. Его, в отличие от твоих, тёплые, даже не так, они горячие. И этот резонанс концентрации пока что сдерживает тебя. Но всему приходит конец. Как только сестра упоминает о том, что она старалась не обращать на её сновидения и кошмары внимание, никому ничего не говорить, держать всё в тайне, скрывая от близких. Ты начинаешь злиться. Всегда. Вы вроде бы договорились рассказывать всё друг другу, ещё тогда, когда прятали труп дилера. Или нет? Ты забываешь, что сам не посвятил сестру в то, что знал того ублюдка, но это на фоне новоиспечённых новостей ничто. Фитиль подожжён, чека гранаты извлечена. Снова какое-то де жа вю. — Чёрт возьми, почему ты сразу ничего не рассказала? Почему держала всё в себе? Элоди, по-твоюмать-че-твоюмать-му-твоюмать? Ты же обещала всё рассказывать после..., — осекаешься, потому что свежо ещё придание. Ты срываешься. Громогласно и оскорблённо. Буквально выбрасываешь свой словесный запал в пространство, стоит только сестре углубиться в свой рассказ, приводя всё новые открывающиеся факты. Она утаивала такие подробности всё это время. Прекрасно. Не выдерживаешь, гневно подрываешься со своего места вверх, неудачно размахиваешь рукой и задеваешь порывисто настольную лампу в абажуре, заставляя её с грохотом упасть на пол. — Блять, — снова этот приступ агрессии, которого относительно давно не было. Чувствуешь колкий озноб и тут же возвращаешь скинутую вещицу на место, благоволительно выдыхая, что ничего не повредилось, это фамильная ценность. Чтобы успокоиться и прийти в себя [тебя трясёт], начинаешь наворачивать круги по всей гостиной, дабы угомониться. Ярость внутри уговаривает своих демонов вырваться наружу, тушишь их, глубоко выдыхая. Лучшая подруга Дита рассказывала про какую-то хуйню под названием йоговское дыхание для успокоения — пытаешься придерживаться сей методики. Просто бесит, что сестра не поделилась сразу, когда всё началось, ты переживаешь за то, что ей пришлось в одиночку справляться с невообразимыми картинами, которые ей получилось увидеть в своих снах. — Прости, сестрёнка, я очень беспокоюсь за тебя. А особенно, учитывая, что открылись новые подробности, — сосредоточенно хмуришь брови и подходишь к Элоди, осторожно устраивая ладонь на её руке и заглядывая в глаза сестре. Как хорошо, что дочка и племянник сегодня у Алиши. — Прости, пожалуйста, что накричал на тебя, — проговариваешь, по крайней мере стараешься, тихим извиняющимся тоном. — Муж и ты прости, что я такой...,— истеричный? несдержанный? неуклюжий? но самое главное —неуверенный в себе, потому что после этого начинаешь тут же думать, что от тебя сейчас встанут и уйдут, со словами «перебесись, потом поговорим». — Ладно, муж?, — скользишь в сторону своей любви. Он тебя итак знает, как облупленного, просто нравится дополнять каждую фразу сим статусом. Тебе стыдно за это проявление агрессии и ты наглядно демонстрируешь это тут же опуская голову. Неловко смотреть на сестру, трудно смотреть на мужа, после того, как по сути наорал и отчитал. Уверен, что ещё наорёшь не раз, но хотя бы не сегодня, пожалуйста. Вы с Элоди тогда не особо общались, переживая переломный момент, но сейчас она хотя бы могла довериться раньше! Лучше поздно, чем никогда, ты это знаешь, просто гложет обида.

[indent]Новая информация заставляет тебя стремительно повернуть голову и бросить всполошенный взгляд на Элоди, а затем на мужа. — Тюрьма? Как? Зачем? Почему? На каком основании? Нужно выяснить, — тебя захлёстывает это дело, отходишь от сестры, сомнительно прикидывая, что делать дальше и как быть. Порывисто смотришь на часы, время есть, чтобы во всём разобраться лично и убедиться самому. Не представляешь, что именно ищешь, какие-то факты, улики, доказательства, подтверждение её слов. Просто хочешь поскорее всё уладить [плохое слово, вечно ты всё хочешь скрыть], увлекаясь в эту хронологию и суетливо, сам того не осознавая, как будто в какой-то прострации маневрируешь огромными шагами по гостиной, судорожно впопыхах собираясь. Кажется, ты убирал патроны в этот ящик, который защёлкивается так, что никто кроме тебя не откроет. Гремишь им, извлекаешь новую пушку, подаренную мужем [решив взять её, а не служебную], достаёшь всё необходимое, открывая завесу своей тайны и не замечаешь ничего вокруг, рассовывая по карманам и убирая за пояс пистолет. Ты просто сам в себе и в своих мыслях. Твоя семья в опасности и будет лучше, если справишься в одиночку, зная, что они сидят дома. — Так, еда в холодильнике, мелкие у Алиши, — засовываешь руки в карманы свитера по бокам, проверяя их на наличие хоть какого-нибудь содержимого. Пальцы касаются мягкой, скользкой субстанции, прекрасно знаешь, что это и незаметно улыбаешься. — Лекс, кажется, снова своего друга забыл. Окей, разберёмся потом..., — отмахиваешься от рассуждений, извлекая на бренный мир ящерицу, засовывая её тут же в стоящую на журнальном столике пустую банку [интересно откуда она? видимо тоже он принёс]. Ты возвращаешься к реальности снова. — А вы…, — показываешь двумя пальцами следящий жест, направляя на мужа, затем на Элоди, в духе того, что зоркие глаза всегда следят за ними, — …оба остаётесь здесь! Считайте, что вы наказаны. А почему? Потому что я так хочу! И вообще, я самостоятельно должен выяснить и проверить всё сам! Один! Поймите, это слишком опасно. Представьте, что я просто пошёл на работу, как обычно, в департамент. Сидеть дома, я сказал!, — рявкаешь, да вот только ты не учёл одного — кто главный в этом доме и всё решает, даже когда тебе идти на работу и геройствовать. Твоя семья! Хочешь развернуться и уйти, забывая надеть куртку [зачем она?], забыв поцеловать мужа [интересно, если сейчас обернуться и подойти — сразу получишь пропиздона или нет?], забывая обо всём на свете и думая о том, какого чёрта творится в этой тюрьме. Понимаешь интуитивно, что огребёшь знатно по жопе, как только в тебя летят негодование и распри. Чего? Замираешь. Ну, что Элиас, получил? Вот именно, что ещё нет. Но, получишь! Началось . . .