Реджи. Чёртов. Хемлиш.
Это всё он и никто другой. Если бы ты не чувствовал, насколько разбит твой муж этими новостями, ты бы с пеной у рта доказывал, что это он виноват. Абсолютно во всём. Ведь до него жизнь была простой и воздушной. До него ты никогда не испытывал чувство стыда и вины. До него ты подчинялся инстинктам, шёл на поводу у собственных желаний и не смотрел вперед. Тебе было всё равно продлиться ли твоя безоблачная, бесполезная, никому не нужная сладкая жизнь еще год или вечность, тебе было всё равно, что о тебе думают другие. Тебе было всё равно. Очень легко и беззаботно проходят дни, когда ты ничего не чувствуешь. А потом появился Реджи и нажал на кнопку «пуск», заставляя просто задыхаться воздухом, терять ощущение реальности от переизбытка чувств и эмоций. Ты действительно считал, что это прекрасно — жить, и чувствовать, и любить, пока помимо всех этих невероятных окрыляющий чувств не пришли и другие - дикая ревность, одиночество и грусть каждую секунду что он не с тобой [это чувство могло возникнуть и когда вы сидели в одной комнате], страх, что он уйдет, что ты не вывезешь, что у вас нет будущего, что ты не найдешь деньги, что ты умрёшь, он умрёт, ваши детки умрут, самобичевание, что ты недостаточно хорош [а как бы хорош ты не был, этого все равно не достаточно, потому что твой муж — божество, что снизошло до тебя, смертного], ненависть к себе, что ты не такой как другие, что тебе сложно любить, что ты постоянно от этого устаешь, но не имеешь права остановиться, ненависть к нему, что он так много требует, что он заставляет тебя чувствовать весь этот спектр. Ведь раньше было так легко. Было ничего или был собачий кайф от очередной дозы. Но теперь, когда Реджи Хемлиш затаскал тебя по всем кругам Ада, показал всё, на что способен твой мозг и сердце [даже сердце раньше было просто органом, моторчиком, качающим кровь, а теперь сердце — это то, что хочется вырвать из груди и преподнести на блюдечке мужу, ласково вручив серебряные вилку и ножик, но тайно надеясь, что всё таки он как варвар наброситься руками], наркотический кайф — это мелочи, иллюзия, очень плохая подделка реальности. Ничто не сравниться с той каруселью чувств, что вызывает у тебя муж. И это настоящий наркотик, с которого уже не слезешь. Нет пути обратно, его попросту нет. Твой муж нажал на кнопку «пуск», запуская все твои нервные окончания, заставляя их работать на все сто десять процентов, а потом нежно, любовно размозжил эту кнопку, отрезая тебе все пути обратно. Ты бы даже если бы хотел, не смог бы любить мужа капельку меньше. Это так не работает, ты не сможешь послушаться собственного приказа, ибо твой командир — Реджи и только его слово закон. Так что же лучше? Не чувствовать ничего вообще, или задыхаться переизбытком? Хемлиши всегда были людьми крайностей, со дна на самую высь и обратно с ускорением. Наверное, это уже не важно, да? Ведь пути обратно закрыты. Один раз позволив себе полюбить своего мужа [гораздо раньше, чем он мог бы себе вообразить], ты подписал договор с этим потрясающим дьяволом сроком в вечность собственной кровью.
Только подумай об этой, Айзек. Ты сегодня чуть ли не убил себя. Потому что решил, что другого выхода нет. Почти как шестнадцатилетний мальчишка, представляешь? Ты не был так близок к смерти ни в одну свою передозировку как сегодня, ибо тогда ты отчаянно цеплялся за жизнь, хоть и рефлекторно, по законам выживания человеческой расы. Но сегодня ты перешел этот врожденное чувство самосохранения, причем легкой джазовой походкой, будто бы это ничего не значит. Может так и есть? Может твоя жизнь действительно ничего не значит? По крайней мере не в таком половинчатом воплощении, нет. Ты был рожден, чтобы пройти сквозь тихий бесчувственный Ад и встретить своего мужа. Ваши жизни, сплетенные и соединенные в одну, стоят всего мира и вселенной. Ваши жизни — это священный Грааль, что ты готов защищать, и за что готов отнимать чужие жизни, не задумываясь о морали. Вдвоем вы стоите всего, а ты один — ничего. Наверное, в тот момент ты просто чувствовал себя одним. И не более того. Ты окидываешь легким взглядом свою одежду, вздрагиваешь вспоминая как решительно ее выбирал и надевал, как не колеблясь готовился. Страшно, что это не минутная слабость, а план, который ты готовил и лелеял, и ни разу не сорвался, не испугался, а шёл и делал. А если бы Реджи не пришел вовремя?.. Но Реджи пришёл, и это заставляет тебя поверить в какое-то высшее предзнаменование, судьбу. Вы и есть судьба, ибо просто так такие встречи не происходят. И только благодаря мужу, ты все ещё здесь, делишь свою жизнь на «до» и «после», а «после» это целая цепь событий, дней и годов, на которые ты будешь реагировать одними и теми же словами — этого могло бы и не быть. Лишь интонация будет выдавать истинное отношение к этим событиям. Пока что в твоей голове всё смешалось, очередной калейдоскоп чувств и эмоций, совершенно не сочетающихся, но все же имеющие право на существование. Ты рад, что вы оба живы и рад, что он все еще рядом, а не собирает вещи — а ведь этого могло бы и не быть, если бы Реджи вернулся позже. Ты в ужасе от одной мысли, что он тебя не любит. Вернее, не будет любить, сложно разлюбить в одночасье, но со временем, он отойдет от первичного гнева, со временем он просто будет напоминать тебе и себе, что ты его предал, пока наконец-то в один день не скажет тебе это кошмарное «не люблю» — и если бы ты закончил начатое, то всего этого могло бы и не быть, не пришлось бы жить со страхом, которые явно больше тебя. Не тебе судить, но может оплакивать мужа, что покинул тебя легче, чем пытаться простить мужа, что тебя предал? Хотя бросить его, повесившись на петле — это тоже предательство, и ты прекрасно знаешь, что стоя на твоей могиле Реджи бы бранил тебя, посылал к чёрту и умолял объяснить, почему ты, сука, его бросил. Так что молись своему богу, Айзек, восхваляй и целуй перста за то, что он зашел вовремя. Ибо предать и признаться — это приговор и вечная каторга, но предать и бросить — это кощунство и святотатство. Теперь не поддаваясь жалости к себе, ты начинаешь это понимать.
Ты ведь знал за кого выходишь замуж, знал, что будет совсем не легко и тебе придется доказывать каждую секунду своего существования свою безграничную любовь. Знал, что этот горячий итальянец не отстанет от тебя не на минуту, выжимая все соки, заставляя любить себя еще больше, кончать еще чаще, даже когда кажется, что ты уже выжат как лимон. Знал, что он будет устраивать проверки и испытания, набивая себе цену, крутя своим волшебным пальчиком перед носом «но, но, но, не получишь пока...». Пока не расшибешься в лепешку, не дойдешь до предела, вывернешься наизнанку, испепелишь весь мир. Ты ведь знал, что Реджи собой заполнит каждую твою клеточку, подсадит на свой наркотик и будет манить новой дозой, прямо перед носом, и не давать, потому что так, и только так, на коленях, растоптанный, в слезах, умоляющий, ты действительно показываешь насколько сильно его любишь, насколько сильно он тебе нужен. Твой муж не принимает полумер. Твоему мужу приторны и противны спокойные любящие отношения, как в ром комах, где вы целомудренно целуете друг друга с утра, обнимаетесь и желаете хорошего дня, убегая на работу. Твой муж орёт на тебя по утрам, заставляя сердце бешено биться — ты куда собрался, подонок, опять бросаешь, хули тебе на работе медом намазано? Этот вежливый, одетый с иголочки, потрясающий мужчина, позволяет своему зверю вырваться наружу только при тебе, так что расскажи ты кому-нибудь как может сквернословить Реджи и на тебя посмотрят, как на идиота или лжеца. Твой муж всегда предпочтет тихому семейному вечеру скандал на публике с самыми бурным и прилюдным примирением. Твой муж, не отпустит тебя, ни на секунду, не выведя из себя, просто, чтобы знать, что ты вернешься, обязательно вернешься за новой дозой, приползешь на коленях. Твой муж, целуя — кусает, обнимая — бьет, признаваясь в любви — обзывает. Ты знал, какой он, с самого первого взгляда, за всем этим лоском и лакированными туфлями, знал и хотел только его. Таким какой есть. И у этого нет никакой причины, так уж повелось, что вы были созданы друг для друга, наркоман и его наркотик, и ты знал об этом с самой первой встречи. Знал и решил, что сможешь, но оказался слабее, чем вы оба предполагали.
Это твоя вина, Айзек, и только твоя. Ибо ты взял этого мужчину в мужья в здравом уме и твердой памяти, пологая, что справишься, но не рассчитал свои силы. Ты себя переоценил. Возможно, это же сделал и Реджи. Ведь вы во всем два сапога пара. Даже делая ошибки, делаете их вместе.
Тебе, конечно, безумно больно. Но даже сейчас подсознание облегчает жизнь своим горячим шепотом — зато это руки мужа, на тебе, хоть совершенно без ласкового умысла, но уже что-то. Лучше, чем ничего, по крайней мере ты продолжаешь себя в этом убеждать, продолжаешь капать себе на мозги - вы это преодолеете. Ты же преодолел этот невозможный груз, что лежал на плечах. Конечно, довольно эгоистично, скинуть такую информацию на мужа, больше не способный держать этот грязный секретик при себе, но с другой стороны, ты решился, ты не смог врать мужу в лицо, даже ради его же блага, не смог и дальше играть в эту душераздирающую игру в семью, мужей, любовников, когда жестокая правда нависла над вами и не давала вздохнуть. Твое сердце бешено билось от страха, его сердце билось точно так же. Ты знаешь, он подозревал. Знаешь, что Реджи засыпал с мыслью, что что-то не так, еще не способный в полной мере оценить весь ужас твоего падения. Ты боялся, что если муж узнает, то бросит тебя [это и привело тебя к петле, будто бы ты пытался бросить его первым], но еще больше боялся, что никогда не сможешь ему рассказать, что окажешься именно тем ублюдком, что продолжает жить будто ничего и не было, будто для него это ничего не значит. Ибо значит. Значит, что ты предал своего мужа, предал вашу семью, предал себя в своих совершенно искренних порывах любить Реджи вечно и каждый день больше и больше. Это не мелочи и не пустяки, это важно. Самое важное. В каком-то извращенном и странном смысле тебе легче принять тот факт, что ты предал мужа, но ты совершенно не можешь принять то, что счел это абсолютно не важным. Его руки на твоем достоинстве [или все-таки позоре, что не смогло оставаться в штанах, когда стоило?], сжимаются всё крепче. Не удивишься, если твой муж решит, что доверять тебе это больше нельзя и оторвет вместе с яйцами, чтобы запереть в сейфе, — Я прощался, — говоришь честно только для того, чтобы излишней и шокирующей искренностью прикрыть ложь. Ту ложь, которую ты уже никогда не раскроешь, а похоронишь глубоко в памяти, так глубоко, чтобы и самому забыть, — Я боялся, что после этого ты уйдешь, — предложения короткие, задерживая дыхание из самых глубин души, ибо с такой болью задушевные долгие разговоры просто невозможны. На самом деле тебе трудно даже думать, пока цепкие пальчики мужа вгрызаются все сильнее и сильнее в твою плоть. Но это чувство отзывается самым незначительным и мелким как только ты слышишь его следующую фразу, — Реджи, умоляю, не говори так, — лучше выплесни кислоту прямо в лицо, отрежь яйца и носи как ожерелье, но не признавал вину, дай Айзеку хотя бы это сделать правильно, все взять на себя, освободить хотя бы от этой ноши, — Я был слаб, я совершил ужасную ошибку, — как иначе объяснить, когда воздуха в лёгких едва ли хватает на пару словосочетаний? Ты мучился от недостатка мужа в крови, но разве ты попытался с этим что-то сделать или же терпел и ждал, поджав хвост? Пытался ли ты вломиться в эту спальню, как тебе не раз снилось? Пытался ли поговорить со своим мужем, чтобы понять, что именно его беспокоит? Пытался ли сделать хоть что-то или сидел под этой запертой дверью и скулил? Ошибка твоего мужа состоит лишь в том, что он верил тебе, считал, что ты сильнее, но это автоматически возлагается тебе на плечи, потому что ты подвёл, ты не оправдал, ты сломился. А разбит твой муж. Твой Реджи. От этого слова начинает болеть уже по-другому, будто что-то инородное скребётся в области груди — мертвые клетки твоего сердца, что погибли в неравной борьбе с переизбытком чувств, клетки, что не справились, как и ты сам. В твоей природе, Айзек, ублажать своего мужа, в твоей природе выполнять все его прихоти и желания, чтобы он был счастлив. Но сейчас ты ничего не можешь с этим сделать и очередные клетки падают замертво на поле боя с сами собой и своими демонами. Тебе больно, до безумия, застывшего в горле вопля отчаянья, что ты ловле своего Реджи до такого состояния. Ты и только ты, Айзек, ты причина и конец всему. Из твоих лёгких вырывается лишь глухое еле различимое «прости», произносишь не подумав и тебе остаётся лишь надеяться, что твой муж не услышит этих греховных слов.
Реджи разжимает пальцы позволяя тебе вздохнуть, твой умелый дирижёр, и то ли издеваясь, то ли по старой привычке, то ли [тебе так искренне хочется в это верить] желая заглушить эту физическую боль. Ты не заслуживаешь этой волшебной ладони, но не смеешь сопротивляться и капризничать как подросток максималист. Лишь вдох, и ещё один, скулеж в эту нависшую тишину, как очередной стук в закрытую дверь в надежде, что ее все-таки откроют, хотя бы сегодня ночью. Но тебе опять не везёт. Или всё-таки везёт? Ты чувствуешь горячие губы Реджи у себя на щеке и совершенно не понимаешь, как это произошло, тебе даже начинает казаться, что это дурной сон, и твой любимый муж спешит тебя разбудить, заприметив как дрожат веки. Кажется, ты потерял слишком много крови, возможно тебя попросту слишком сильно потрепало за последние часы, но твое сознание плутает достаточно сильно, чтобы совершенно потеряться в этих потёмках. Просто это все слишком реально и нереально одновременно, что твой мозг выдает красное предупреждение, сообщая об ошибке — невозможно завершить процесс. Невозможно проанализировав все данные с точностью сказать, это реальность или лишь твой больной воспалённый вымысел. Сейчас ты с равной готовностью готов поверить, что все действительно произошло, и то что ты лежишь с последней передозировкой на улицах Лос-Анжелеса и все это – от невероятных ангельских пяточек до чертовски обворожительных ресничек твоего мужа — лишь предсмертная судорога. Всегда романтизировал смерть, поэтому не удивился бы, что перед оной тебе приводилось что-то настолько прекрасное. Трудно просто поверить, что это губы твоего мужа, на твоём лице, после всего, что ты сделал. Трудно, но всё-таки возможно, превозмогая всё усиливающуюся горячку, что истошно вопит «нет, это лишь сон, дурной, ужасный сон», ты веришь в эту реальность и ненавидишь себя в ней. Наверное, ты всё-таки понимаешь, что тебя наказывают лаской. Чтобы ты чувствовал себя еще более виноватым, чтобы сокрушался еще больше, что посмел изменить такому восхитительному мужу. Понимаешь и введёшься как мальчишка, потому что все твое тело заделано на то, чтобы отвечать Реджи, на любое касание, дыхание, взгляд. Ты не можешь не возбудиться, когда его руки на тебе, ибо твоё тело было создано именно таким блядским образом, что его волшебные пальчики, горячие губы, идеально подходили и сразу же находили в тебе отклик. Ты еле слышно сопишь, ибо больно каждое движение, а все твое тело сразу стремиться навстречу эти ахуительным губам. Не важно, как тебе тошно и паршиво, не важно как сильно ты вбил себе в голову, что не достоин этого важно только его мимолётная, возможно и издевательская, ласка. Его губы на тебе, и весь мир, все время и пространство перестают существовать. Ты падаешь, пропадаешь в этих прикосновениях и тебя тут же хлесткого вытаскивают обратно. Щелчок. Приехали. Ты почти обиженно смотришь на мужа, не понимая, что только что произошло и что он хочет, чтобы ты сделал. Следующая остановка — ад.
Машинально, по приказу, выползаешь из машины, кажется ломая ручку на двери, ибо вцепляешься в нее, боясь отпустить. Гравитация тащит тебя на дно, где тебе и место. А может это и есть ад? Может быть ты умер? И все это лишь твое вечное мучение за все твои грехи? Ведь Ад, наверное, выглядит именно так — в этой чертовой машине пока ты с болью осознаешь свою вину и невозможность ничего исправить, где муж ещё любит тебя, но страх, что это ненадолго не покидает [потому что, если разлюбит и окончательно — это не так страшно, это известно и тебе останется только прервать свою жизнь, ибо она уже не имеет никакого смысла, а когда ещё таится крошечная надежда — это настоящая мука]. Наверное, ад и есть эта острая поездка на машине. Айзек, а ты точно не влез в ту петлю? Ибо это какая-то мука и сласть одновременно. Ты совершенно уже не понимаешь, что можно ожидать от твоего мужа. Реджи всегда умеет тебя удивить, даже учитывая, что ты всегда ожидаешь самого неожиданного. Он оказывается рядом с тобой, пытаясь то ли помочь, то ли отвлечь. Так близко, так пристально, так рядом. Гипнотизирует своими удивительными глазами, в которых ты как слащавый романтик, что использовал уже все эпитеты, сравнения и словесные обороты и катиться прямо на дно к долбанным клише, тонешь. Хочешь сказать, что любишь, настолько сильно до безумия, до одури, что это разрывает тебя изнутри. Так истошно и так пронзительно, до боли, что не знаешь, что делать с этим чувством. Ты знаешь, что он делает. Всё это — импульсы и желание показать тебе, кому ты, сука, изменил. Знаешь и принимаешь своё наказание, покорно и робко. Ибо твой муж прав во всём. На веки вечные, ровно на столько, на сколько ты и осужден. С твоих губ срывается очередной скулеж. Хотел бы петь дифирамбы и размазывать свое извинение — не смог бы. В горле ком. От каждого его прикосновения искра, уже готовящаяся стать пламенем, как потрёпанная зажигалка. Щелчок, щелчок, щелчок, и огонь обязательно появиться, просто механизм заело. Он играет с тобой, и ты позволяешь себе стать его игрушкой, — Реджи, — ты уже хочешь что-то сказать, сам не знаешь что, лишь бы что-то лишь бы усугубить этот гипноз, но он отстраняется от тебя и проделывает все эти махинации с чертовым презервативом, вызывая у тебя улыбку. Ты же понимал, что тебя не ждёт бурное примирение как в одну из ваших ссор, это другое, но почему-то тебя даже веселит эта шалость со стороны мужа. Реджи такой заботливый, что у тебя сильно прикусываешь себе язык. Слишком сюрреалистично. Он должен злиться, должен ненавидеть тебя, поэтому тебе кажется, что это сродни с издевкой. Очередной выпад Реджинальда, такой ловкий и элегантный, чтобы напомнить тебе, что ты сука, мудак и сволочь. Но ты идешь за ним, решая подставить под удар все щёки, хоть всё тело, если это хоть как-то облегчит ему жизнь.
Муж спрашивает, не замерз ли ты и ты усмехаешься. Вот он — твой рай и ад, два в одном, всё, о чём только может мечтать еврейский мальчишка. Его руки — такие горячие и манящие, нежные до истеричного смешка, касаются твоих полумертвых и тебе кажется, что уже от таких прикосновений готов взвыть, но ведь Реджи чувствует, Реджи знает, что ты на самом пределе, готов окочуриться от переизбытка чувств, и самостоятельно прячем твои ладони под свою кофту, пальцы автоматически поглаживают разгоряченное тело, слегка царапают и желают большего, но ты просто не смеешь, не имеешь права, застываешь на месте, пронзая мужа взглядом, будто надеешься увидеть какие-то знаки, как будто тебе вновь шестнадцать и ты не делаешь первых шагов, пока не получишь невербального согласия. Только здесь по-другому, здесь тебе нужно не только разрешение. Он настолько близко, ты чувствуешь его дыхание, горячее, опаляющее, прямо на своём лице, всё больше убеждаясь, что ты — мёртв, а он — сама жизнь, чистейшая как колумбийский кокс. Тянешься на встречу, вырисовывая послания подушечками пальцев. Ты хочешь того же самого. Нет. Ты как истинная еврейская душка хочешь большего — разбомбить весь чертов город, что заставил тебя сойти с пути истинного, — Да, в багажнике есть канистра с бензином, — его улыбка заставляет тебя чуть ли не облегченно выдохнуть. Как будто всё действительно хорошо, или по крайней мере будет. Его улыбка — как красная тряпка для такого разъярённого быка как ты. Его улыбка — это неиссякаемый источник энергии, к которому ты присосался уже давно, чертов вампир. Только одна такая, и тебя уже трясет от энергии и желания крушить и строить и все одновременно, и все для мужа. Он просит, заискивает, намекает на подарок, будто бы ему приглянулась очередная побрякушка и ты, не изменяя своим привычкам, готов ему дать абсолютно всё, чтобы не попросил. Ты бы убил за него [уже убивал], ты бы уничтожил ради него весь этот город, хоть всю вселенную. Ведь ты полностью в его власти. Нехотя вытаскиваешь свои руки из этого теплого уютного убежища и нагло, беспардонно хватаешь его за руку. Ты еле ходишь, но сейчас тебе кажется, что ты просто несокрушимый организм, что тащит своего мужа к этой чертовой машине. Ей действительно было не выжить, так и должно было быть. Сейчас тебе начинает казаться, будто ты специально не сжег её сам, оставив эту честь своему мужу. Превозмогая боль, ты открываешь багажник и помогаешь мужу распределить бензин равномерно, чтобы пылало так, что и космонавты на каком-то шаттле увидели бы. Ты помогаешь ему в этом, но, когда вы вновь стоите на безопасном расстоянии, передаешь спички в руки мужа. Это он сделает сам. Твой муж еще тот поджигатель.
Тебе не легче. Ты не тешишь себя надеждами, что вы сможете просто забыть. Но получив даже эту маленькую порцию мужа, ты уже полон сил и уверенности, что вы сможете преодолеть этот период. Тебе всего-то и надо — только мужа — и ты готов горы свернуть. Ты смотришь на эту машину и почему-то улыбаешься, пока в носу щиплет. Если муж сможет тебя простить — ты все сделаешь правильно, ты оставишь все свои прегрешения в прошлом и сможешь посвятить всего себя только мужу, оставляя такие мелочи как свой собственный эгоцентризм. Ведь это корень всей проблемы, не так ли Айзек? В твоём ублюдской эгоизме, что в самый неподходящий момент начинает выпячиваться и ты жалеешь себя. Жалеешь, что тебе не дали. Жалеешь, что тебе не платят просто за красивые глазки. Жалеешь, что звезды не сыплются с небес просто потому что ты так хочешь. Мы оставим это в прошлом, Хемлиш. Закусываешь губу. Ведь у тебя еще остались тайны от мужа, не так ли? Тайны, которые как бы ты не хотел всё равно идут за тобой следам и не даст спокойно жить. А в этот самый момент тебе хочется очиститься, святой отец я согрешил, — Реджи, я не хочу от тебя больше ничего скрывать, — всё, чего ты сейчас хочешь, это то, чтобы муж тебе поверил, хотя после всего, что ты натворил вряд ли можно доверять такому падонку как ты, — Не хочу, чтобы между нами была хоть какая-то недосказанность, я просто больше не могу, — и это твой эквивалент «будь что будет». Ты подходишь к мужу, плотно сжимая губы, смотря со страхом, почти как нашкодивший пёс, только непослушных псов бьют па попке, а твое согрешение гораздо хуже и возможно наказание, что уже стало синонимом ваших брачных игр, это не то, что ты заслуживаешь. Ты набираешь больше воздуха в грудь, успеваешь побегать глазами по всем сторонам и нервно хихикнуть, пытаясь собраться с мыслями и набраться смелости [смелость иногда синоним идиотмзма] — Я работал в эскорте, раньше, в Калифрнии, — уточнение настолько важное, что тебе становиться почти смешно, и ты смеешься, как истерик, будто бы у тебя приступ опасной болезни, которую многие недооценивают, — Это всё, что я умею, Реджи, торговать телом. У меня нет денег, последнее ушло на дом в Лейкбери, а мой профессионализм настолько сомнителен, что единственная работа, что я смог получить у хирурга наркомана в завязке, лучшего друга отца, — выпаливаешь всё это, хотя ведь мог сказать гораздо короче — я ничтожество. Ты так тщательно скрывал эту свою истинную личину, что сейчас чувствуешь себя голым. Ты так старался, чтобы муж думал, что ты какое-то божество, что ты мастер на все руки, и сможешь о нём позаботиться, что сейчас явно видишь, как пропадает твой многолетний труд. Ты хотел соответствовать. Хотел обмануть мир, что ты достоин этого мужчины. Но это наглая паршивая ложь и твой муж имеет право знать, — Я не мог продолжать зарабатывать ..этим, поэтому мы здесь, в этих ебенях, муж, — пытаешься объяснить как можешь, не привирая, но оставляя себе маленькую надежду, что муж сможет понять и простить. Настолько маленькую, что чувствуешь, как будто вкладываешь в эти потрясающие руки Реджи пистолет и заставляешь целиться прямо в голову. Всхлипываешь. Потому что сейчас кажется, что измена — это не самое худшее. Сейчас ты говоришь мужу, что он ни черта о тебе не знает и то, кем ты был для него — это ложь.
— Прости меня, — вопреки всем приказам и угрозам, — Я хотел тебя, хотел быть тебя достойным, но, — на этом «но» у тебя пропадает голос от нехватки воздуха в груди, — Я просто экс-шлюха, Реджи, и кроме тебя у меня ничего нет, — в глазах уверенность, что муж должен знать. Должен знать за кого вышел замуж, должен знать, кто его предал. Как будто тебе вдруг показалось, что разочаровавшись в тебе ему станет хоть капельку легче. А ты? Ты сделаешь, что лучше для мужа.
